Все права на данное произведение принадлежат автору.

Копирование и распространение без разрешения автора запрещено!

Олег Болтогаев

Дневник новобрачного

1 мая.

Робею.

Сказать честно, у меня ещё никогда не было женщины. Но вот - женюсь. На 11 июня назначена наша свадьба. Мою невесту зовут Люда. Ей 22 года, мне 24. Мы работаем в конструкторском бюро. Она техник. Я конструктор. Кульман - мой кормилец. Бывший. Последнее время перебиваюсь случайными заработками. Хотя на основную работу мы ходим. Три раза в неделю.

Люда беременна. Это одна из причин нашей свадьбы.
Но не главная. Мы любим друг друга. Собственно, о женитьбе речь у нас возникала и прежде. Причем, сама Люда сказала эту фразу. Мы обнимались, жарко, горячо, страстно. И вдруг она буквально вcкрикнула: "Слушай, давай поженимся!"

- А где мы будем жить? - спросил я.

Действительно, жить нам было негде.
Она жила в женской общаге, а я - в мужской.
Но, по правде сказать, меня просто испугало её предложение.
Мне хотелось овладеть ею, но о женитьбе я совсем не думал.

Признаюсь, я не понял, как получилось, что она забеременела.
Первый раз это случилось у нас как-то поспешно, суетно, я лишь слегка погрузился в её манящую глубину, я был так возбужден долгим ожиданием своей первой женщины, что мгновенно кончил. Так получилось.

Следующий раз у нас это произошло через три недели. Всё, как мне показалось, прошло так, как надо. Люда ойкнула, когда я проник в неё. "Мне больно" - прошептала она. Я был в восторге. Я кончал долго и сладко, полностью погружаясь в неё. А потом я увидел кровь. Немного. Но она была. На моей рубашке. На простыне.

Значит я первый? Какая-то индюшачья гордость распирала мою грудь.

Я целовал мою любимую. Мы шептали друг другу всякие нежности.

Картина этой близости будет неполной, если не сказать, где это случилось. Мы решили съездить в турпоездку. По Волге. От Саратова вниз до Астрахани. И обратно. "Мы решили" - это громко сказано. Люда предложила идею такой поездки.

А наш начальник неожиданно раздобрился и дал нам обоим двухнедельный отпуск. Всё равно работы становится всё меньше и меньше. И вот мы поехали. Группа наша была человек пятьдесят, не меньше. Старый, потрепанный теплоход.

Жили мы в каютах по четыре человека. Желание уединиться с любимой девушкой было непреходящим. Но нам с Людой всё время кто-то мешал. И вот объявили, что мы подъезжаем к деревеньке, где есть чудесная русская баня. И что все желающие могут пойти попариться. Народ построился для мероприятия в полном составе. И только моя Люда, помявшись, сказала, что не хочет идти в парилку. "Тогда и я не пойду", - сказал я. И мы остались.

Теплоход, казалось, вымер. Совершенно естественно получилось так, что я очутился в Людиной каюте. Вот там-то и случилась наша первая настоящая близость.

Но то, что Люда не захотела идти париться, никак не укладывалось у меня в голове. Может, она специально хотела остаться со мной наедине? Здорово!

12 мая.

Разврат. Где кончается любовь и начинается разврат?
Задаю себе этот вопрос, потому что мне хочется...
Мне хочется, чтоб Люда поцеловала меня там. Да, да, там.
Когда мой початок напряжен. Вот я и думаю, это что - разврат?

Сам я однажды стал нечаянным свидетелем этого. Я учился на втором курсе. Поздно вечером я возвращался в общагу. Чтобы сократить путь я пошел через школьный двор. Небо было такое звёздное, что я остановился и стал смотреть. Вон Кассиопея, вон Большая Медведица. Я присел на лавочку. И вдруг увидел, что прямо на меня идет тесно обнявшаяся парочка. Не знаю, почему они меня не заметили. Может потому, что я сидел не шевелясь?

Они были совсем молоденькие. Лет по шестнадцать, не более.
Парочка подошла ко мне почти вплотную. Я хотел было кашлянуть, чтобы они увидели меня, но паренёк вдруг отошел в сторону и прижался спиной к тополю. Девушка подошла к нему. Он что-то сказал. Мне послышалось, слово "давай". И она медленно опустилась перед ним, встав на одно колено.

"Словно намерена целовать флаг во время присяги", - подумал я.

Но она собралась целовать совсем другое. Я понял, что она расстёгивает ему брюки. Казалось, вся кровь бросилась мне в голову. Меня будто парализовало. Я услышал чмокающий звук. Парень стоял неподвижно, а голова девушки двигалась, и оно, это её движение, было таким волнующим, таким греховным, таким стыдным, и в тоже время таким притягательным. А потом парень взвыл. Я этого никогда не забуду. Он издавал тонкий, скулящий звук. Казалось, он умирает. В другой обстановке это было бы смешно. В другой, но не в этой.

Вот и мне хочется, чтобы моя невеста тоже сделала так. Со мной.
А ещё я хочу поцеловать её. Там. Да, да, её киску. Это плохо?
Это разврат или нет? Хочу поцеловать её в попку. Это разврат или нет?

Мне нравится ласкать мою невесту.

Даже от случайного прикосновения к её руке во мне вспыхивает какая-то искра, и я не могу сдержаться, чтобы хоть чуть-чуть продлить эту легкую ласку. Мои пальцы ложатся на её ладонь, какой радостью наградил нас создатель, дав возможность ласкать друг другу руки. Сначала пальцы, нет, не пальцы - пальчики, потом вот это нежное место в центре ладони, и вот уже нет сил остановиться - касаюсь её руки повыше, как называется это местечко, я не знаю, как оно называется, знаю только, что моя Людочка реагирует на мои прикосновения, она придвигается ко мне ближе, наши щеки ещё не соприкоснулись, но я уже чувствую едва уловимое тепло, моя любимая совсем рядом. Мы касаемся друг друга носами - это наша ласка, не знаю, ведают ли о ней другие влюбленные, итак - мы касаемся носами и замираем в преддверии поцелуя.

А ещё мне нравится гладить ноги моей невесты.
Причем тогда, когда она одета. Мне нравится делать это стоя, прижимая мою любимую в стене или к дереву, мои ладони скользят сначала вниз к её коленям, а затем вверх по её бедрам. При этом я прихватываю пальцами нижнюю кромку её платья и тяну кверху. Под моими ладонями одновременно и тонкая ткань платья и волшебная кожа её ног, или нежный капрон её колготок, или чулок, это в том случае, если она их одела. Мои руки уже почти на её талии, Люда сжимает ноги, она знает, какая ласка сейчас последует.

Разве она не хочет этого?

- Не хулигань, - шепчет она.

Но я чувствую - она хочет, чтобы я хулиганил.

Конечно же - хочет!

И я перевожу ладонь на внутреннюю сторону её бедра, о, да,
здесь так горячо, я ласкаю низ её живота. Ласкаю, ласкаю.

Хулиганю, хулиганю.

Не люблю колготок!

Потому что, когда моя невеста в колготках, то ласка
получается совсем... Как это сказать? Невкусная! Вот!

А когда на моей любимой тонкие чулочки с этими забавными резиночками, или её ноги вообще голые, вот тут я совершенно теряю голову.

Сказать ей об этом или нет?

Неужели она этого сама не знает?

А её грудь?

Я едва не потерял сознание от восторга, когда она впервые позволила мне поцеловать её грудь.

Я люблю её!

Девушки! Позволяйте вашим женихам целовать вашу грудь.

Нет. Не так.

Девушки! Требуйте, чтобы ваши женихи целовали вашу грудь.

Вот, теперь, правильно.

30 мая.

Мне всё время жарко.
От одной мысли, что я могу овладеть ею, когда захочу.
А хочется всё время.

Нашего начальника зовут Дмитрий Иванович. Хороший мужик. Надёжный и крепкий. И стол у него крепкий. Вчера мы с Людой расположились прямо на его столе. Точнее, на стол полулегла Люда, а я примостился рядом. Стоя. Все предметы со стола начальника пришлось переставить на соседний.

Потому что они мешали.

Ей, богу, мы случайно задержались на работе. А когда до меня дошло, что мы остались одни, то уже не существовало силы, способной нас остановить.

Получилось классно.
Главное, что мы кончили почти одновременно.
Ну, может, она чуть раньше, но это-то и хорошо.
Я заметил, что Люда кончает дольше, чем я,
наверное, это нормально для женщины. А я что?

Бурный фонтан, средний фонтан, малый фонтанчик.

Так сказать, комплект любовных фонтанов.

Почти, как в Петродворце.

Шутка!

Дикий восторг от радости обладания любимой.
Вся душа моя, кажется, готова выскочить из
моего бренного тела. Но вместо души из меня
вылетает страстный вопль.

А-а-а! О-о-о!

Животные страсти.

Хорошо, когда они есть.
Против природы не попрёшь.

Да и зачем? Зачем?

Что плохого в этом: "А-а-а! О-о-о!"?

Ничего.

Произносить, нет, не произносить, шептать, только шептать,
я могу лишь два слова: "Люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя".

Покой и умиротворение.
Умиротворение и покой.

Но я возвращаюсь в жизни немного быстрее, чем моя девочка, моя невеста.

Мне хорошо.

Как это здорово - овладеть своей невестой.

А моя Люда ещё и потом некоторое время мелко дрожит и всхлипывает.
Я её ласкаю, ласкаю, ласкаю, ласкаю, ласкаю, ласкаю, ласкаю. Класс!
Так что одновременно - это когда она начинает первой. А я за ней!

Точнее, не начинает, а кончает.
Или, ещё точнее - начинает кончать.

Во, как сложно.

- Кто тут хозяйничал на моём столе? - разбурчался на следующий день начальник.

- Это мы тут с Людой занимались любовью. Мы так классно кончили...

Представляю, что было бы, если бы я так ответил. Иногда я проектирую смешные ситуации. Такие, которых быть не может. Но как бы весело жилось, если бы они случались.

Хотя бы иногда.

Например - такая.

В автобусе полно народу. Почти никто не пробивает талончики. То есть, все едут зайцами. В заднюю дверь с трудом протискивается контролёр. Что при этом обычно делают пассажиры? Каждый выкручивается, как может. Старается втихаря пробить талончик. А я предлагаю другой, более интересный вариант. Основанный на чувстве солидарности пассажиров. По моей задумке первый из пассажиров, увидевший контролёра должен громко, на весь автобус, заорать: "Граждане, в автобусе контролёр!" Причем, он должен кричать это, глядя прямо в лицо контролёру. Конечно, при этом большая часть остальных пассажиров окажется предупрежденной о возникшей опасности. И они быстро пробьют свои талончики. То есть, в моей хохме контролёр - враг пассажиров, и они с ним борются.

Или такая.

Скучно мы живем. Ну, спрашивается, почему на Казанском вокзале Москвы нет памятника Сироте Казанской? С большой буквы. Я даже готов во время своих командировок в Москву позировать для этого памятника. Бесплатно.

Чтобы этот памятник всегда напоминал москвичам
о том, как хреново они встречают своих гостей.

Убеждён, у подножья этого памятника всегда было бы море цветов.

Когда, во время застолий, я рассказываю о своих фантазиях,
Дмитрий Иванович хохочет до слез. Он отзывчив на шутки.

Правда, недавно произошел казус.

Дело в том, что у нас в отделе спаренный телефон.

Один аппарат стоит на столе у Дмитрия Ивановича, второй у меня.

Начальнику лень поднимать телефон на каждый звонок, поэтому обычно трубку беру я. К несчастью, наш номер очень близок по цифрам с номером какого-то общежития.

Они меня задолбали!

И я стал шутить. Злобно.

Звонок. Я поднимаю трубку.

- Можно Леночку из двадцать пятой?
- Вы ошиблись номером.

Через минуту снова звонок.

- Можно Леночку из двадцать пятой?
- Она занята, - сердито отвечаю я.
- Чем она занята?
- Она занимается любовью. С клиентом номер шесть. Вас записать?

Паренёк на том конце трубки явно утратил дар речи.

Народ вокруг меня тихо подхихикивает.

А казус с начальником был такой.

Звонок. Женский голос: "Можно Митю?"

- Вы ошиблись номером, - отвечаю я.

Я ведь знаю, что у нас в отделе нет никакого Мити.

Снова звонок. Тот же женский голос: "Можно Митю?"

- Митя ушел смотреть порнографический фильм, - отвечаю я и кладу трубку.

Дмитрий Иванович поднимает голову, наши
взгляды встречаются, и вдруг до меня доходит.

Это он - Митя!

Скандала, конечно, не было. Мы даже посмеялись.
Но теперь я знаю, что Дмитрий Иванович для своей
сестры - Митя.

Ему тридцать семь, и он в разводе. Большой бабник. Иногда
мне кажется, что он перепробовал всех женщин нашего отдела.

Эта мысль прежде была для меня забавной, но сейчас, когда я женюcь на Людочке, мне уже не так смешно. А вдруг и с Людой у него что-то было?

Но ведь Люда была девственницей. Значит, ничего не было. Меня греет эта мысль. Но и тревога не покидает. Вот, сидит во мне и всё тут. Наверное, я мнителен.

6 июня.

Свадьба.
Суета. Предсвадебная суета.
Если кто не знает - свадьба - это прежде всего деньги.

Много денег.

Тема денег скучна, но, увы, без денег не получится никакой свадьбы.

Скажу честно - ничего не хочется говорить о подготовке к свадьбе.

Разве только то, что мы с Людой, видимо, возбуждены самой мыслью о предстоящей свадьбе и занимаемся любовью гораздо чаще, чем прежде.

В день - по два-три раза.

Это при том, что заниматься этим нам приходится в местах, скажем так, не идеально приспособленных для любви. Потому что у нас ещё нет своего угла. Нет своей кровати.

Мы ещё ни разу не спали вместе. Голенькими.
В смысле, чтобы заснуть вечером и проснуться утром.
Мне кажется, мы всю ночь будем спать, обнявшись.

Это случится.

Уже скоро.

Самым экзотическим случаем нашей любви стал кинозал. Мы уселись в последний ряд. Зрителей было, как всегда, мало. "Важнейшее из искусств" переселилось в квартиры. Кинозалы отданы на откуп тем, кому негде провести время: командировочным, бесприютным влюбленным - то есть таким, как мы с Людой.

Мы с Людой стали целоваться.

Потом я почувствовал непреодолимое желание.
Я посмотрел вокруг. И понял, что в зале есть
еще только три-четыре пары, которые, как и мы,
заняты исключительно собой.

И я потянул Люду к себе на колени.

- Ты с ума сошёл, - тихо прошептала она, но бережно села на мои бедра.

Скажу честно - было страшно неудобно.
Хорошо хоть, что лето, юбочка короткая, тонкая,
а под ней ничего, кроме невесомых трусиков.

Зато, когда Люда мелко и жарко задрожала, я увидел
что на её щеке блестит слезинка. И это мгновение я
выплеснул в неё всю свою страсть.

- Ты что, плачешь? - спросил я тихо. Чуть погодя.
- Да, - задыхающимся шепотом ответила Люда.
- Почему?
- Не знаю.

Так я и не понял, то ли она плакала от того,
что нам пришлось сделать это в таком месте,
то ли потому, что ей было необыкновенно хорошо.

Почему я не спросил её об этом?

И ещё мысль.

Ну почему бы в кинозалах не поставить диванчики для двоих?

За дополнительную плату.

Потому что, скажу честно, есть что-то особенное, если это происходит в кино.

"Это" - большими буквами.

Для тех, кто не понял.

11 июня.

Свадьба. Напряженный спектакль.

Все это уже описано сотни, тысячи раз.
Нет, ничего нового я здесь не открою.

Ощущение было только одно: я знал, что это всё равно закончится, а поэтому во мне был какой-то стержень, обеспечивающий моё внутреннее спокойствие.

Наверное, у тех женихов, которые, так сказать, ещё не пробовали своих невест, есть ещё одно чувство, или, правильнее сказать, предчувствие, понятно, какое, но у нас с Людой уже всё было, поэтому мысль о брачной постели, конечно же, меня грела, но не жгла, это точно.

Кстати, интересно, какой процент брачующихся впервые занимается любовью именно на брачном ложе? Не верю, что таких много. Не верю!

Само событие.

За ночь три раза.

Рано утром ещё раз.

Ощущение от объятий - неописуемое.

Потому что мы совершенно голые.

Как Адам и Ева. Впервые.

Кофе в постель. В роли подающего - я.

Глаза моей молодой жены излучают счастье.
Я тоже счастлив. Безмерно счастлив. Мне хорошо.

А потом я помогал ей одеваться.
А она стеснялась и хихикала. Здорово!

Хорошо быть молодым.

Мы едем в троллейбусе. Нужно отвезти в ресторан какие-то бумажки.

Я смотрю на её лицо и думаю, неужели никто не догадывается, что всего полчаса назад эта юная женщина стонала, вскрикивала и дрожала в моих жарких объятиях? Что в ней моё семя?

Неожиданно Люда поднимает голову и смотрит мне в глаза.

Она что, перехватила мои мысли?

Потому что я вдруг понимаю, что она думает о том же, о чём думаю я. Она думает о сексе. О нашем с нею сексе. Я чувствую, как она своей тонкой рукой украдкой ищет мою ладонь. Находит, и наши пальцы сплетаются, тесно и жарко, как любовники. Всё правильно - пальцы - это посланцы нашей любви.

Я хочу её!

Прямо вот сейчас, в троллейбусе!

Я смотрю в её глаза и вижу, что и она хочет.

Прижимаю её к себе. Словно хочу успокоить. Но покоя нет.
Я всё равно её хочу. Хочу войти в её тело и разрядиться там.

Она почувствовала, что мои брюки, скрытые, к счастью,
сумкой, могут вот-вот лопнуть от распирающего порыва.

- Успокойся, - едва слышно шепчет она мне.
- Я стараюсь, - также тихо шепчу я.

Нет, никто не слышит, о чем мы воркуем.
Никто не знает, какая Люда красивая.
Там, под этим тонким, летним платьем.

А я знаю.

Какая у неё красивая, упругая грудь.
Какие тугие, темные соски.
Мне нравится их целовать.

А как она охает, когда я в неё проникаю.
Каждый раз это происходит, словно впервые.

Здорово!

Мы решили жить отдельно.
Снимем недорогую квартирку.

21 июня.

Быт.
Оказывается, она совсем не умеет готовить.
А что не умею я? Хороший вопрос. Я не умею многое. Например, водить машину. Её, кстати, у меня и нет. А почему - кстати? Очень даже некстати. Но я очень равнодушен к автомобилям. Вроде оправдался?

Но всё же, как быть с тем, что она не умеет готовить?
"Я научусь", - говорит она и целует меня в щеку.

Ишь ты!

Научится? Когда?

Хочу чебуреков. С какао.

Она не любит мыть посуду.
А кто это любит? Я тоже не люблю.
И кто будет мыть?

Проза жизни.

А в чём поэзия?

Поэзия в поцелуях. Никогда не думал, что можно так подолгу целоваться.
В связи с этим вспоминаю, что однажды, идя вечером по аллее, я обратил внимание на целующуюся парочку. Уж не знаю, почему я на них взглянул, но что-то меня заинтриговало, и я остановился. Ах, вот оно что! Они целовались в совершенно статичной позе, не шевелясь и, видимо, это показалось мне странным. Понимая, что это нехорошо, я всё же взглянул на них повнимательнее. Они были неподвижны. У меня мелькнула какая-то озорная мысль, мне захотелось проверить, сколько времени будет длиться их поцелуй? Я осторожно отошел за дерево, теперь я находился немного сзади них, и стал наблюдать. Я посмотрел на часы. Было без пяти девять.

Парочка сидела неподвижно. Десять минут. Двадцать. Поцелуй всё длился. Полчаса. Нет. Не может быть! Живы ли они? Сам-то я переминался с ноги на ногу, шевелил руками, а мои целующиеся поднадзорные сидели всё также неподвижно. У меня зародилась мысль, что передо мной просто новая скульптура, её недавно здесь поставили, а я об этом не знал.

Но не могли же скульптуру посадить на парковую скамейку? Не могли.

Сорок пять минут. Никаких телодвижений. Сплошной тихий засос.

Может им обоим стало плохо? Сердечный приступ! Один на двоих.

Прошел час.

А ведь я наблюдал процесс не с самого начала. Значит, они сидят так уже больше часа! Я подождал ещё десять минут. Абсолютная статичность.

Нет! Им плохо! А вдруг они уже мертвы?

С этой мыслью я решительно шагнул из-за ствола дерева и направился к странной парочке.

Они не двигались. Точно! Они погибли. Я подошел ещё ближе.

И вдруг темная конструкция зашевелилась.

Образовались тени двух человеческих голов.

Они повернулись ко мне. Одновременно.

- Извините, - прошептал я и стыдливо прошёл мимо.

Вот, оказывается, сколько можно целоваться.

Нам с Людой далеко до рекорда.
Хотя целуемся мы подолгу и всласть.

Какое хорошее слово - "всласть".

27 июня.

Задал себе вопрос: "Что нас сближает духовно?"

Ответ удручает - мало что.

Хотя мы оба интересуемся, так сказать, культурными ценностями, но несмотря на это, интересы наши расходятся. Она любит балет, а его терпеть не могу, я люблю литературу, а она честно сказала, что последний раз была в библиотеке, когда училась в техникуме.

И с кем мне теперь говорить про Бунина,
Набокова и про мою любимицу Ахмадуллину?

Не с кем.

Ей нравится Пикассо, а мне он кажется конъюнктурщиком. Благо, он перед смертью в этом сам признался, но Люда не хочет слушать моих доводов - для неё Пикассо - гений.

Она любит смотреть по телевизору "Клуб веселых и находчивых", а мне этот шабаш настолько противен, что я не могу ни то что смотреть, а даже слушать этот, с позволения сказать, "юмор".

Зато, когда я смотрю свою любимую передачу "Диалоги о животных", она демонстративно уходит на кухню. Ей, видите ли, не нравится Иван Затевахин.

- Он широкий, как шкаф, - говорит Люда.
- Глупенькая ты, - отвечаю я, - хорошего человека должно быть много.

Итак, что нас сближает духовно? Мало что.

Хорошо это или плохо?

Не знаю.

Быть может, мы начнём обогащать друг друга?

Быть может.

30 июня.

"У тебя до меня были женщины?"

Что отвечать на этот вопрос? Что значит - "были"? Если имеется ввиду половая близость, то не было. А то, что было, это что? Если не считать робких поцелуев и записок в младших классах? В восьмом, уже по весне. Нас принимали в комсомол. А её, Леночку, не приняли. Ей сказали, что она плохо выучила устав. Хотя все знали, что истинная причина в том, что её отец был каким-то баптистом. Я сказал Леночке, что помогу ей в изучении устава, только для этого она должна прийти ко мне домой. Я знал, что до трех дома никого не будет. Когда она пришла, я сразу потащил её к своей кровати. Об уставе не было ни слова. Я повалил её, я задирал вверх её короткую юбку. Леночка хихикала и дрыгала ногами. От этого её юбка совсем сбилась на животе. Я взглянул вниз и едва не очумел от вида её маленьких сиреневых трусиков. Но Леночка была так ловка, она хватала меня за руки, не давая моим разгоряченным пальцам коснуться её там, внизу, между ног. Я пытался целовать её, она уворачивалась. Нам было жарко. И вдруг хлопнула входная дверь. Мы едва успели принять благопристойный вид. Моя мать пришла с работы.

Это сейчас я понял, что Леночка ждала от меня более решительных действий. Иначе, разве она пришла бы ко мне опять, через неделю, под предлогом, то ли учебы, то ли всё того же злополучного устава? Но она пришла. И я снова потянул её на кровать. На этот раз нам никто не помешал. Я был неуклюж, оторвал ей две пуговки на блузке. Наша любовная возня была такой долгой, успех то приближался (мне удалось просунуть пальцы под резинку её тонких белоснежных трусиков), то отдалялся (Леночка ухитрилась вырваться и вскочить с кровати). Я успел схватить беглянку за попку и втянул обратно на наше ложе.

Что вспоминать? Что было, то было. Но Леночкой я так и не овладел. Хотя раздел. В смысле снял с неё трусики. Сейчас я понимаю, что она позволила мне это. Поэтому у меня и получилось. Свои брюки я лишь расстегнул. Но увы. Дальше получилось нехорошо. А может и хорошо. Ведь мы были лишь в восьмом классе. А если бы Леночка забеременела? Ведь у меня не было и мысли как-то предохраняться. Я хотел её и все. Помню, как я направил свой раскаленный шомпол к кустику её черных кучерявых волосиков, я коснулся её, ноги девушки стали раздвигаться, словно приглашая меня, я дернулся и переполнившая меня страсть стала выплескиваться из меня раньше, чем следовало. Я дрожал от экстаза.

И едва не плакал от досады.

- Ты меня всю испачкал, - хныкала потом Леночка.

Что я мог ей сказать?
Действительно, я её испачкал.
Но, ведь, она должна была бы меня благодарить,
за то, что я испачкал её снаружи, а не изнутри.

Больше она ко мне не приходила.

А институт? Сугубо мужская специальность. Угрюмые мужские коллективы.
На тридцать студентов - две девушки. Они чувствуют себя королевами.
Поиски подружки на стороне не для всех парней заканчиваются успехом.
Например, для меня. За все пять лет учебы у меня не было практически
ни одного любовного приключения. Вот так я и остался. Девственником.

- А у тебя до меня был кто-нибудь? - хочется спросить мне.

Но я почему-то молчу.

9 июля.

Я понял. Меня надули. Она не была девушкой.

Я всё вычислил.

Или, правильнее сказать, всё открылось само собой.

Моя благоверная заболела. Простыла.

Вопреки аксиоме о том, что в тех месяцах,
в названии которых нет буквы "р" простыть
нельзя в принципе.

Июль без буквы "р", а Люда, увы, простыла.

Я ухаживал за ней, как за малым ребенком.

В числе прочих лекарств врач прописал ей снотворное. Обычный димедрол.

Полтаблетки на ночь. Для беременным и это, наверное, много.

Заснула она, а я ещё некоторое время смотрел телевизор. А там, как на зло, показывали легкую эротику, из тех, которыми нас балует телевидение по пятницам. От увиденного я пришел в волнение. Лег рядом с Людой и стал осторожно её ласкать. Она спала так крепко, что почти не реагировала на мои ласки. Шевелилась слегка, но не более того. И тогда я решил овладеть ею спящей. Вспомнились какие-то индийские трактаты на эту тему, вспомнил, что читал о лечебных свойствах секса, словом, я придумал оправдание своему простому и неутолимому желанию. Оздоровительный сеанс!

Жена моя лежала на спине, колени её были согнуты и приподняты.

Я лёг на бок и просунул свои колени под её ноги, придвинулся так, что мой разгоряченный от страсти орган оказался рядом с желанной целью.

Я потрогал это местечко пальцами. Оно увлажнилось.
Люда не просыпалась, однако охнула и слегка развела
ноги. Я придвинулся ещё плотнее к ней и направил себя
в её манящую глубину. Моя жена тихо застонала.

Отлично! Я был в ней!

И в это мгновение она произнесла.

От её слов меня словно окатило ледяным душем.

Ещё бы! Она капризно и томно прошептала:

- Дима! Ты же обещал!

Я замер от ужаса.

Для тех, кто ещё не понял, поясню - меня зовут Володя.

Но, к счастью, мой мозговой коллапс длился лишь секунду.

Я сообразил, в чем дело и тихо спросил:

- Что я обещал?
- Что этого больше не будет, - ответила она, не просыпаясь.

Теперь всё было ясно.

В своем провально-глубоком сне она приняла меня за кого-то другого. Но, мало того, с этим другим у неё была связь! И моя благоверная смогла каким-то образом обвести меня вокруг пальца.

Ну и дела!

Я совершал легкие ритмические движения, и во мне полыхало чувство ревности и обиды. Удивительное ощущение - овладевать, сознавая, что обманут.

Кульминация приближалась, и я усилил толчки.

Теперь мне было плевать, что она проснется.

Она, и впрямь, стала просыпаться.

- О, боже! - прошептала она задыхающимся шепотом.
- Что с тобой? - хрипло спросил я.
- Володя, любимый, это ты?
- А ты думала - кто?
- Мне приснился такой ужасный сон!
- Что же тебе приснилось? - я почувствовал, что вот-вот кончу.
- Ой! Я не могу! Ой! - взвизгнула Люда.

Я понял, что она кончает.
И глубоко вонзившись в неё, стал...
Стал разряжаться...

Жена моя громко вскрикнула. Все её тело увлажнилось. Она дрожала.

Потом мы долго приходили в себя.

Я ласкал её грудь и думал, кто он, этот Дима?
А ещё я думал, что мне теперь делать?

- Что же тебе приснилось такое страшное? - притворно-равнодушно спросил я.
- Это ужасно! - я понял, что она плачет.

Однако!

- Ну, что с тобой? Это же только сон, - успокаивал я её.
- Это ужасно! - повторяла она.

Я не знал что и делать.

Возможно, ей, под действием лекарств и моих ласк, и правда, приснилась какая-нибудь эротическая фантазия, но я не мог исключить, что она, поняв, что попалась, просто притворяется.

А если она притворялась, тогда - что?
Тогда я олух царя небесного. Лопух!

Привет всем!
Кто был до меня.

И кто же был первым?

И, вообще, кто был до меня?
Потому что, если кто-то был первым, то он, наверняка,
сделал ей это не один раз. О, боже! Ужас...

Она жила с ним.
Не уверен, что нужно поставить в конце предыдущего предложения.
Вопросительный знак или восклицательный?

Представляю, как он, этот некто, овладел ею в первый раз.
Почему-то мурашки по коже от одной этой мысли. Ревную?
Не то слово - бешусь.

Может это болезнь - моя мнительность?

15 июля.

Смешно и странно.

Я стал анализировать свои ощущения и пришел к интересному выводу.
Когда я кончаю, то мои яйца словно куда-то пропадают. Во, чудеса!
А потом (и я это чувствую!) они снова появляются. Словно на время
прячутся где-то в моём теле. Даже не знаю, нормально ли это?

А вообще-то мы стали делать это гораздо реже, чем в первые дни после свадьбы. Ощущение такое, словно я наелся того деликатеса, о котором так долго и безнадежно мечтал.

Мне по-прежнему не дает покоя то, что случилось тогда,
когда Люда болела. Был в её жизни кто-то до меня или нет?

Она меня обманула или нет?

22 июля.

Её родители.

Они живут в соседнем городке. Двадцать минут езды.

Тесть, тёща и сестра моей благоверной.

Тёща со странностями.

Пытаюсь убедить себя, что моё мнение о ней несколько предвзятое.
Но не получается.

Ещё бы.
Её (тёщины) бзыки.

Первое. Раздельное питание.
Ну это, как говорится, фиг с ним.
Потому что мы живем отдельно, а значит и питаемся отдельно.

Но когда мы приходим к ним в гости, тёща начинает рассказывать о пользе раздельного питания. О том, что это не только полезно для здоровья, но и очень хорошо в смысле экономии денег.

"Сегодня едим одну картошку, завтра только хлеб".

"Сегодня только писаем, завтра можно только пукать", - хочется съязвить мне.

Но я молчу. Не хочу обострять отношения.

Но раздельное питание - это первое, и это мелочи.

Хуже - второе.

Второе - это уринотерапия.

Тёща уверовала в волшебную силу уринотерапии.
От всех болезней. Причем, в отличие от догм известного
трактата, моя тёща ценит только одну урину - свою собственную.

Нисколько не стесняясь, она предлагает её всем.

От гриппа.
От порезов.
От шелушения на коже.
Для компрессов.

И высшая степень доверия - внутрь.
Родственникам, близким, друзьям, подружкам.

Бутылочки уже заготовлены. Ни капли унитазу!
Есть свежайшая, парная. Есть вчерашняя, вечерняя.

Когда я услышал об этом - меня едва не стошнило.

- Не бери в голову, - сказала мне Люда.

Не беру.

31 июля.

Мои родители.

Они тоже живут недалеко.

Тоже со странностями.

По отношению к ней.

Послушать мою матушку, так всё зло на свете от невесток.

Я маневрирую, как министр иностранных дел, но толку никакого.

При всем моём уважении к моей матери, я должен признать, что она женщина жадноватая. Недавно произошел конфуз, от которого мне, чувствую, ещё долго будет неловко.

Мы с Людой пришли к моим в гости.

Посидели, полялякали.

И вдруг мать говорит: "Хотите поесть?"

- Хотим, - радостно ответили мы.
- Борщ будете?
- Будем.
- Хорошо. Дам вам борща. Только вы знаете... - она замялась.
- Что? - наивно спросили мы.

И мать выдала. Я едва не провалился от стыда под пол.

- Борщ у меня немного прокис, - виновато сказала она.

Мы промолчали.

- Но, давайте, мы его съедим, а если что случится, то у меня есть
отличные таблетки от отравления, - радостно сказала мать.

Главное было в том, что она не шутила.
Казалось, вся кровь ударила мне в голову.

- Тогда, может, выпить таблетки загодя? - тихо и злобно спросил я.

Люда сидела насупившись.

Ощущение было ужасное.

Мамочка, мамочка...

Потом мы встали и быстро ушли.

Кому-то эта история может показаться анекдотичной.

Только не мне.

6 августа.

Как примирить желание близости с беременностью жены?

- Может, мы не должны?
- Что "не должны"?
- Может, маленькому это вредно?
- Ничего не вредно...
- Нет, давай - осторожненько.
- Ну, хорошо, давай, осторожненько.

И мы делаем осторожненько.

Но нет, в момент салюта, в миг финала, я не могу себя контролировать и вонзаюсь в мою женушку до предела и там, в волшебной глубине отдаю ей всего себя. Люда громко стонет.

Прости меня доченька, если тебе это не по душе.
Прости меня сыночек, если тебе это неприятно.

Вы будете большими, и у вас будут те же проблемы, те же вопросы.

Невольно возникает воспоминание, где-то я читал, что младенец
в утробе матери переживает всё тоже, что и его мать.

Страх и испуг, радость и удовольствие.
Видимо, мой вопрос уже очевиден.

А что сейчас пережил наш младенец?
Ведь у его мамы только что был оргазм.

Неужели и у него был оргазм?

Не станет ли он от этого сексуальным маньяком?

16 августа.

Её подружки.

У моей жены хорошие подружки.
Их дружба скреплена долгой жизнью в общежитии.

Неожиданно я замечаю, что подружки моей жены...
Как бы это сказать? Нет, они не следят за мной.
И, тем более, не подсматривают. Вот, придумал!

Они за мной присматривают.

Ненавязчиво, но строго.

Например, две недели назад я ездил в командировку.
Со мной были ещё три женщины из нашего отдела.

Две подружки жены и одна (Ира) к таковым не относящаяся.

Так вот, обе подружки не давали мне никакой возможности остаться наедине с Ирочкой. Ни в кафе, ни на работе. Не говоря уже о гостинице.

И, признаюсь честно, их опасения не беспочвенны.

Каким-то звериным нутром я чувствую, что Ира готова пойти на контакт со мной. Мне нужно только немного проявить инициативу. Но у меня есть Люда, и я сдерживаю свои эмоции.

Так что по большому счету - подружки правы.

1 сентября.

Её живот стал заметен.

Это особенно заметно, когда мы моемся.
Признаюсь, мне нравится мыться вместе с Людой.

И ещё признаюсь, что когда мы моемся, то начинаем ласкаться
и (это уже стало походить на традицию) занимаемся любовью.

Да, стоя под душем.

Правда, теперь, когда живот моей женушки стал великоват, мы освоили новую позу - я становлюсь сзади, а Люда слегка нагибается вперед. Получается хорошо.

Иногда я думаю, неужели настанет время, когда не будет получаться?

Что - перестанет вставать или закончится моё семя?

И что? Она будет хотеть, а я нет? Не может этого быть!

Живот моей жены.

Я ласкаю его ладонью.
Там - ребенок. Мой ребенок.
Мой ли?

Нет, хватит терзать себя этими сомнениями.
Иначе я стану шизиком. Забыть! Не вспоминать!

И вдруг, как молния в голове! "Дима, ты же обещал!"

Как я сразу не догадался! Дима!

Да это же мой начальник - Дмитрий Иванович! Он же - Митя!

Наш бабник, перепробовавший всех женщин нашего отдела.

Мне вдруг показалось, что у меня больше не бьётся сердце.

Словно кто-то стукнул по башке. Мешочком килограммов на десять.

Идиот! Как я раньше не догадался!

Может и беременна Люда от него, а не от меня?

От этой мысли стало вообще жутко.

Нет. Не может быть.

Не может быть в природе такого коварства.

Пытаюсь успокоиться. Я спокоен. Я спокоен.

Но в мозгу услужливо вырисовывается вариант развития событий.

Итак, у них была связь.

Она от него понесла. Прерывать беременность почему-то не стала.
Может, надеялась, что он ради неё оставит семью? Но он не оставил.
Он подсказал выход из положения - выйти замуж за меня - за олуха.

И поездка на теплоходе из этой же цепи.
А её невинность? Хрен с маслом, а не невинность!
У неё были просто месячные, поэтому она и не пошла
в ту самую, русскую баньку! Вот всё и прояснилось.

Идиот...

Нет. Мы, ведь, начали встречаться ещё прошлой осенью.
Нет. Мы были влюблены и отношения наши были искренни.

Значит это продолжение моей мнительности?

Может, обратиться в психиатру?
Сразу поставят на учёт и хана карьере.

Что карьера? Всей жизни хана!

Это за бугром психиатр - друг человека.

У нас - сразу на учёт.

А если не к психиатру, то к кому?

Может, к его русскому аналогу - священнику?

Но я не верю в бога.

Мне страшно. Что происходит?

10 сентября.

Деньги.

Деньги - это то, чего людям не хватает всегда.

Мы с Людой не исключение.

Хорошо было Адаму и Еве.
У них не было денег.

15 сентября.

Люда оформила сразу два отпуска и сидит дома.
Мы посчитали, что возвращаться на работу ей
не придется - сразу пойдет в декретный.

Моя молодая жена стала такая доверчивая и ласковая.

Словно кошка.

Одновременно у неё появились капризы, которых прежде не было.
Я понимаю - это оттого, что она беременна.

- Где ты был сегодня?

Это её любимый вопрос.

- На работе я был.

Этот мой ответ её совершенно не удовлетворяет.

Приходится долго рассказывать, где я был и что делал.
С кем виделся и о чём разговаривал. Что нового в отделе.

- А что Ира?
- А что Ира? Ничего.
- Вы общались?
- Нет, только "привет-привет".

Люда молчит.
Нехорошо молчит.

Но ещё хуже - это её сны.

Просыпается - надутая.

- Что такое?
- Мне приснился плохой сон.
- Но это же только сон.
- А вдруг это правда?
- Что "правда"?
- То, что мне сейчас приснилось.
- Ну, тогда, скажи, что тебе приснилось.
- Что ты мне изменил.
- Досмотри сон. Там, дальше, будет понятно, что это неправда.
- Зачем ты издеваешься?
- Ну, а как мне тебя успокоить?
- Скажи, что этого не было.
- Чего "этого"?
- Сам знаешь - "чего"!

И в слезы.

- Ну, не было, не было, - успокаиваю я её.
- Ты меня любишь?
- Конечно.
- Сильно-сильно?
- Сильно-сильно.

Целую её. Нежно ласкаю грудь.
Какая она стала большая!

Люда всхлипывает.
Кажется - миновало.

Но, даже успокоившись, она всё ещё находится под впечатлением сна.

- Ты мне никогда не изменишь? - спрашивает она.
- Никогда, - отвечаю я.

Ведь именно это она хочет услышать.

Времени на дневник остаётся всё меньше и меньше.

Дневник новобрачного...

Какой я, к чёрту, новобрачный?

Я - без пяти минут папаша.

Вот, кто я теперь.