Все права на данное произведение принадлежат автору.
Копирование и распространение без разрешения автора запрещено!

(C) Олег Болтогаев, 1999 г.

Ликвидация безграмотности

Часть 2

Глава 4


Но все равно, хотелось большего. Хотя теперь было можно многое.

Наташа позволяла ему все более смелые ласки, и Сашка словно пьянел от степени дозволенности. Получалось так, что вроде бы и запретов не было. То есть, запреты, конечно, были, но ими, запретами, теперь заведовал Сашка.

Казалось, что Наташа доверяет ему совершенно безоглядно.

Теперь им приходилось запирать дверь на внутренний замок, если они были дома у Сашки или на шпингалет, если в комнате у Наташи. Однако это было не очень удобно. Слишком красноречиво смотрел на них Сашкин брат, когда они, наконец, открывали двери. Да и Наташкиному отцу это было явно не по душе. Очевидно, потому, что на их физиономиях было кратко изложено то, чем они только что занимались. Алгеброй, чем еще. Краткий курс.

Когда погода благоприятствовала, они гуляли вечерами на улице. Собственно, как гуляли? Бежали на стадион, там было тихое местечко, защищенное от ветра и дождя, а главное, там никто не шастал и можно было сидеть на лавочке и целоваться до одури. Сашка усаживал Наташу к себе на колени, расстегивал ее пальто, оно было таким длинным... Зато, расстегнув пальто, Сашка совсем терял голову от вида ее короткой юбки и высоко обнаженных ног. Наташа почти не противилась, когда он пускал свою разгоряченную руку туда, вверх, под кромку ее тонкой юбки. При этом они целовались и целовались. И он двигал и двигал рукой - осторожно и трепетно. Сашка чувствовал, что Наташе совсем не безразличны его ласки, она как-то по-особому шевелилась на его коленях.

О, это все было так здорово!

Однажды он набрался смелости и тихо спросил:

- Наташ, тебе приятно, когда я так делаю?
- Как? - спросила она, словно не понимая, о чем он спрашивает.
- Так, - и Сашка прижал сильнее указательный палец.
- Ой! - прошептала Наташа.
- Так - что?
- Что?
- Не притворяйся! Ты поняла, что я спрашиваю!
- Как тебе не стыдно!
- Почему мне должно быть стыдно? Я просто хочу знать, тебе приятно или нет.
- Спрашивать такое - стыдно.
- А делать?
- И делать стыдно.
- Но мы же делаем.
- Не мы, а ты.
- Здрасьте! Вроде ты тут и ни причем!
- А что я?
- Ну, чьи ноги я глажу?
- Наташины.
- А зачем?
- Не знаю.
- Ага! Не знаешь! Чтоб тебе было приятно.
- Надо же! Какой ты труженик. А я и не знала.
- Вот я и хочу знать.
- Что?
- Хочу знать, может, тебе неприятно.
- Тогда бы я тебе этого не позволяла.
- А по-человечески не можешь сказать: "Саша, мне приятно!"
- Не могу.
- Почему?
- Ты дурачок. Я стесняюсь, неужели непонятно?

Гордость распирала Сашкину грудь.

Теперь, во время сексуальных баек в школьном туалете, он все также помалкивал, но с удовлетворением отмечал про себя, что он уже не последний в списке на ликвидацию безграмотности. Это Петька придумал такое название своим лекциям. По части описания пережитых эмоций от тихих ласк Сашка вполне мог тягаться с Петькой, тем более что тот, похоже, этому уделял мало внимания. Основной лейтмотив его рассказов сводился к завершающей стадии любви, а вот здесь Сашка был полным профаном. Но он чувствовал, что они с Наташей медленно, но уверенно, идут к цели. И это было немного страшновато. Он не сомневался, что Наташа еще девочка, что у нее никого не было. Собственно, она сама ему об этом откровенно сказала.

Как-то уже под Новый Год Наташа пришла к нему, а дома опять не было ни матери, ни братана. Они должны были вернуться поздно вечером.

Осознание того простого факта, что им никто не мешает, а главное, что в их распоряжении столько времени, осознание этого, до предела обострило их чувственность. Традиционные внутренние Сашкины тормоза, на которых прежде держались их отношения, похоже, отказали.

Он долго возился с ее одеждой, ввиду зимы, Наташа упаковалась так тепло и основательно, что никакая пурга ей не была бы страшна. Сашка никак не мог разобраться с ее поясом для чулок, его вроде бы можно было и не снимать, прежде они обходились без этого, но сегодня Сашке захотелось, чтобы пояс не мешал. Поэтому он попросил Наташу и она, рассмеявшись, помогла ему.

Господи, оказывается, он снимался вниз, как и трусики.

А вот трусики с Наташи Сашка еще никогда не стаскивал. Под резинку руку запускал и много раз. Почти каждое свидание девочка позволяла ему это делать. Причем Сашка удивлялся, что, когда они сидели на стадионе, то получалось совсем иначе, по сравнению с тем, когда они делали это стоя.

Например, в темном подъезде ее дома. Он прижимал Наташу к стене и трогал ее рукой там, прямо по голому телу, под пальцами были кучерявые волосики, Сашка пытался двигать ладонь ниже, девочка охала, сжимала коленки, но вот тут он и применял тот метод, который так неудачно использовал когда-то у вешалки. Он продвигал свою ногу между ее ног и теперь его ладонь была дерзка и свободна. До сих пор это была самая смелая ласка, которую они освоили. Безотрывно целуя ее, он проводил пальцем вдоль влажной щелки и пару раз едва не взвыл от восторга, когда влажные губки вдруг раздвигались, пропуская его палец внутрь, неглубоко, но все же внутрь. Наташа при этом громко стонала и почти бессильно провисала на его руках.

- Что с тобой, что? - спрашивал Сашка испуганно и убирал руку.

- Не знаю, - отвечала Наташа, немного помолчав.

Они оба жарко и глубоко дышали. Сашка удивлялся - почему-то дрожали колени.

И вот теперь они были одни, они были у него дома. Наташа сидела на диване, а Сашка стоял рядом, на полу, на коленях и нежно гладил ее голые ноги.

Нет, ее ноги не были полностью голыми, она была в чулках, но они уже были отстегнуты, а пояс для чулок лежал рядом на стуле, как первый трофей.

Сашка сминал кверху ее короткую юбку, ласкал ладонями ее бедра и двигал к ее животу свою голову. Наташа гладила его короткие волосы и что-то тихо шептала. Сашка словно не слышал ее. Одна лишь мысль стучала ему в голову, и он не удержался и высказал ее.

- Наташа, можно я с тебя сниму?
- Что? - спросила она.
- Твои трусики.
- Ты с ума сошел. Нет, конечно.
- Почему?
- Ни почему.
- Но ты ведь разрешаешь себя там трогать, почему нельзя снять?
- Ты бессовестный, это совсем не нужно, - Сашка увидел, как она волнуется.
- Это мне нужно.
- Зачем тебе это?
- Хочу посмотреть, - соврал он. Неправда, он хотел и смотреть, и трогать.
- Сходи в кино и посмотри.
- Что мне кино, мне ты нужна.
- Нельзя.
- Почему? Хочешь, ты на меня тоже посмотришь? - он ужаснулся от этой мысли.
- Сашка, ты совсем чокнулся что ли? - он увидел, что Наташа покраснела.
- А что? Ты ведь моя жена, - "господи, что я несу?", подумал он про себя.
- Еще женилка не выросла, - улыбнулась Наташа.
- Выросла! И ты это знаешь. Могу доказать, - глухо сказал Сашка.
- Не надо. Верю.
- Наташа!
- Что?
- Я хочу снять с тебя трусики, - он смотрел ей прямо в глаза.
- Ты дурачок! Ну, зачем тебе это?
- Наташа! Пожалуйста! - он задвигал рукой под ее юбкой.
- Саша, не надо! Ну зачем? - прошептала она жалобно.
- Потому что я тебя люблю. Ты ведь тоже меня любишь, позволь мне это.

До сих пор эти слова были, как пароль, как пропуск. Наташа никогда не говорила "да", но Сашка знал, что после таких слов, как правило, было можно совершить попытку и преодолеть очередной рубеж.

Вот и теперь он нежно продвинул вверх по ее бедрам ладони обеих рук, но Наташа зашептала "нет, нет", но как-то неубедительно, а потому Сашка ее совсем не слушал.

- Встань, - сказал он, поняв, что, когда она так крепко сидит, сделать
задуманное совершенно невозможно.

- Нет, - прошептала она, сильнее вжавшись в диван.
- Пожалуйста, миленькая, пожалуйста, приподнимись.

Он не узнал своего голоса. Таким он, его голос, был хриплым и страстным.

И Наташа приподнялась, и Сашка, захватив пальцами обеих рук, потянул вниз ее голубые штанишки, у него получилось, он сдвигал их по ее бедрам, к ее коленям, ниже к икрам, через маленькие ступни ее ног. И положил второй трофей на стул у дивана.

Он взглянул на Наташу и обмер. Она сидела, повернув голову набок, и он видел, что она крепко зажмурила глаза. И еще. Он видел, что она закусила зубами нижнюю губу. Словно ей было больно.

- Наташа, что с тобой, что? - испуганно спросил Сашка.

Она не реагировала.

- Наташа, ты что? Тебе плохо?
- Я боюсь. - прошептала она, повернулась к нему и их взгляды встретились.
- Чего ты боишься? - Сашка выдержал ее взгляд.
- Этого боюсь, - ее лицо стало пунцовым.

Сашка замер. Скорее машинально он продолжал гладить ее ноги выше колен, сильное желание овладеть девочкой распирало его юную душу, но он еще и любил ее, он жалел ее и теперь совсем не знал, что делать, что сказать.

Но неожиданно слова стали рождаться словно сами собой.

- Наташ, а у тебя еще никого не было?
- А то ты не знаешь, - прошептала она тихо и как-то обиженно.
- Откуда я могу знать? Это ведь на лбу не написано.
- Написано.
- Значит, я не умею читать.
- Значит, не умеешь.
- А ты научи, если сама умеешь! Вот, к примеру, в вашем классе...
- Что?
- Ну, много девочек уже прошли через это?
- Откуда я знаю?
- А говоришь - умеешь читать.
- Про шестерых я просто знаю точно.
- И кто это?
- Не скажу. Зачем это тебе?
- И не надо. А пацаны? По ним тоже видно?
- Это тебе лучше знать.
- Наташ!
- Что?
- Сказать тебе?
- Что?
- У меня тоже еще никого не было.

В комнате повисла тишина. Наташа погладила его по голове и произнесла:

- Пионерчик ты мой.

Сашка ничего не ответил, но эти слова почему-то запали ему в душу.

И, несмотря на такой, казалось бы, небывалый успех, несмотря на то, что им никто не мешал, и она сидела на его диване, а ее штанишки лежали на стуле, то есть, там, под короткой юбкой, она была совершенно голая, так вот, несмотря на все это, в тот день между ними так ничего и не случилось, они не миновали заветную грань, они остались такими какими и были: мальчик Саша и девочка Наташа.

Собственно, сказать, что ничего не случилось, будет тоже неправдой. Сашка прижал ее к дивану, они жарко и жадно целовались, Наташа совсем раскраснелась, она лепетала что-то вроде "ну, перестань, ну, хватит".

Но Сашке жутко, сильно, страшно сказать, как сильно, хотелось овладеть ею. Он помнил Петькину науку, он задрал вверх, на живот, Наташину юбку, пальцами он трогал ее там, внизу, поражаясь тому, какая она там влажная. Дикое, нестерпимое желание распирало его. Ему казалось, что он лопнет.

И опять мелькнула в возбужденном мозгу Петькина наука: "если она там влажная, то все, вставляй без сомнений, она уже готова, она тоже хочет".

Смущало только одно. Необходимость раздеться самому. Он еще никогда не раздевался перед девушкой. Вроде простое действие - расстегнул брюки, немного приспустил их и вперед. Но вот тут-то он и спасовал.

Позорно спасовал.

Но если бы только спасовал. Получилось совсем плохо.

Даже непонятно почему. Вроде он и не хотел это делать.

Но так вышло. Он вдруг крепко прижался к девочке, прижался, так, что его до предела напряженный орган уткнулся (через его одежду) в низ ее живота. И совсем неожиданно для себя Сашка дернулся - раз, второй, третий, дикий восторг охватил его и не было сил сдерживаться, он продолжал свои жалкие, бесплодные дерганья, еще, еще и еще - и невыносимая судорога оргазма скрутила, сковала его тело. Он почувствовал, что спускает, так глупо, позорно спускает, прижавшись к своей любимой девушке, которая лежит под ним, лежит раздетая, лежит, ожидая его действий, а он, трус и подонок, кончает себе в штаны.

Кошмар! Он был готов умереть от стыда.

Что она про него подумает?

Поняла ли она, что произошло?

Он все еще лежал, удерживаясь на локтях, чтоб не давить на нее, но чувство
непереносимой усталости уже охватило его. Силы, казалось, покинули Сашку.

Он боялся только одного - посмотреть ей в глаза.

Но все же поднял голову и опасливо взглянул на нее.

- Ну, что ты, Сашенька! Все хорошо, - она улыбалась.

Господи, какое же у него было в эту минуту лицо, раз она так сказала?

Но самое жуткое было в том, что она догадалась, что случилось.

Он понял это.

И невыносимое, острое чувство благодарности к ней заполнило его сердце, и он со щенячьей нежностью уткнулся ей шею и прошептал, что он любит ее, что она - самая лучшая девочка на свете, что он никогда ее не предаст, что он без ума от нее, что она не должна на него сердиться, что у них, у него с нею, будет все хорошо. Вот увидишь, вот увидишь, шептал он и вдруг ощутил, что она гладит его по голове, словно маленького мальчика.

- Ты любишь меня? - спросил он тихо.
- Люблю, - ответила она.
- Не сердись, что так получилось, - он решил сказать ей прямо.
- Глупенький ты! Отчего я должна сердиться?
- Ну, я завел тебя, а сам... - он многозначительно замолчал.
- Не сержусь я вовсе.
- Правда?
- Да что ты! Ну, конечно.

А он вдруг подумал, а чего ей, действительно, сердиться? Она осталась девочкой, уцелела, так сказать. Если кто и должен сердиться, то это он сам и, конечно, только на себя самого.

Все было так близко и, на тебе, сорвалось.

И хотя Сашка почувствовал новый прилив желания, он понимал, что сегодня не удастся более сделать ничего. Поезд ушел. И он стал вставать. Это уже была совсем семейная процедура - вставание с дивана. И хотя Наташа тихо шепнула, чтобы он отвернулся, Сашка не стал этого делать и начал решительно помогать девушке. Она отталкивала его руки, но сама смеялась, когда он неумело пытался пристегнуть ей чулок. Потом она долго причесывалась.

Наконец, Наташа была полностью одета, упакована, и выглядела так ладно, так привлекательно. Сашка даже усомнился, было ли правдой, то, что они делали полчаса назад на его диване?

Уже совсем стемнело, и он провожал ее по заснеженным улицам городка, иногда они останавливались и целовались и он снова, в который раз, говорил ей, что любит ее.

- Не нужно так часто говорить об этом, - прошептала Наташа.
- Почему? - удивился он.
- Ну, это такие слова. Их нужно говорить редко.
- А-а! - понимающе протянул Сашка и они стали снова целоваться.

Глава 5


Вернувшись домой, он снова и снова, словно кинопленку, прокручивал события минувшего дня и, в конце концов, решил, что все получилось не так уж и плохо. Он даже простил себе свой жуткий провал, найдя оправдание в том, что если бы он овладел Наташей, то неизвестно, было бы ли ей это приятно.

Раз она еще ни с кем.

Он снова вспомнил Петьку и его рассказы о том, сколько возни бывает с целками, что они и кричат, и плачут, и дерутся, и кусаются, и что сломать целку - это здорово, но не всегда проходит все так гладко, как хотелось бы.

От этих размышлений он впал в умиротворение и снова вспомнил, что Наташа сказала ему: "пионерчик ты мой!" Что она имела ввиду?

Он думал и думал, почему она так сказала? Хорошего объяснения не было.

В голову лезли всякие догмы, которыми была заполнена его прежняя жизнь.

"Пионер - всем ребятам пример" - нет, это не подходит.
"Пионер уважает старших и помогает младшим" - тоже не отсюда.

Он рассмеялся. Почувствовал, что засыпает и вдруг до него дошло, он понял, что она хотела сказать, что вот, он пытается сделать это первый раз - значит, он - пионер.

"Боже, откуда такая каша в голове"? Это было последнее, что мелькнуло в его сознании перед тем, как он впал в сон. Он словно провалился.

Отныне он смотрел на Наташу с чувством собственника. Она была его девушкой. В школе он подходил в их классу и все знали, зачем он пришел. Он еще был у дверей, а по классу словно пролетало нечто неуловимое, какой-то шелест, и Наташа поднимала голову и смотрела на Сашку. Затем она вставала и шла к нему. Почти все переменки они стояли в коридоре, оперевшись спинами на подоконники, и говорили, говорили, говорили.

В школе они вели себя, как святоши. Сашка даже не решался взять ее за руку, а ведь это было в порядке вещей для тех парочек, про которых все говорили, что "они ходят". Про Сашку и Наташу тоже так говорили, но в стенах школы Сашка не позволял ничего такого, что, по его мнению, как-то могло бы навредить репутации девушки.

Он, как и прежде, проходил курс сексуальных наук в туалете, только теперь Петька, рассказывая свои байки, поглядывал на Сашку уважительно, словно искал поддержки или хотя бы одобрения. Но Сашка помалкивал.

Хотя к заветной черте он приблизился так близко, что было даже несколько страшновато. В основном он, конечно, боялся, что Наташа забеременеет. Петька редко касался этой темы, если его послушать, то этой проблемы и не существовало вовсе. Иногда, правда, он говорил, что "успел вынуть", что "кончил ей на живот". Еще реже упоминались известные резиночки, однажды они даже выпали у него из кармана. Петька собрал их с пола, всего было четыре пачки, собрал и положил назад, в кармашек куртки.

При этом он громко заржал.

- Инструментарий! - добавил он, подняв кверху палец.

Сашка едва сдержался, чтоб не попросить себе пачечку. Хотя бы в долг. Он боялся, что Петька поднимет его насмех. Всем станет известно, что он, Сашка, занял у Петьки презервативы. И, главное, все будут знать, с кем он их будет, так сказать, использовать по назначению. Инструментарий!

Сашка порывался купить себе этих изделий, он несколько раз заходил в аптеку, но очередь у окошка никак не рассасывалась, поэтому он, повертевшись у витрины, уходил ни солоно хлебавши.

Можно было бы поручить кому-нибудь совершить покупку. Но кому? Нужен был надежный человек, но такого не было. Надежность эта определялась не только необходимостью молчать, но и тем, чтобы ему, этому покупателю, продали заветную пачку без крика и шума.

То есть, нужен был кто-то постарше. Но такого человека не было.

Еще одна проблема почти постоянно беспокоила его. Говорить-то об этом как-то неловко. Словом, член у него почти все время стоял. Он одевал тугие плавки, но, увы, это было бесполезно. То есть, все равно было заметно. И Сашка решился спросить Петьку, нет ли у того такой проблемы. "Гордись, дурко!" - расхохотался Петька.

Особенно трудно было во время уроков. Собственно, сидеть за партой вроде ничего, а вот, если вызывали к доске, то тут приходилось тяжко. Что делать, если ты лицом к классу, с брюками, оттопыренными в таком важном месте? Когда алгебра или геометрия, то спасение есть, делай вид, что пишешь на доске, а вот на литературе надо стоять в полный фас и бормотать что-то там про Наташу Ростову и Болконского.

Интересно, у Болконского тоже так стоял при виде Наташи?
Ведь в то время, судя по фильму, брюки были вообще в обтяжечку.

Несколько раз Сашка рассматривал и трогал себя, удивляясь, как это получается, когда практически из ничего получается такая большая и твердая конструкция. И вот это он должен погрузить в девичье тело? "Вставить", как говорил Петька. Если ему верить, то получалось, что во всей процедуре есть два самых классных момента, это - "вставить" и "кончить".

Про то, что "кончить" - это здорово Сашка знал уже с двенадцати лет.

Это произошло как-то почти неосознанно. Он лежал в постели и вдруг представил, что обнимает свою одноклассницу Леночку, к которой он был тогда неравнодушен. Неожиданно для себя самого он схватил свою подушку, обнял ее и вообразил, что это и есть Леночка. Дальнейшее выглядело, видимо, не очень красиво. Он еще сильнее стиснул подушку по диагонали, получилось нечто вроде куклы. И вот эту-то куклу он вдруг оседлал и задвигался на ней, как на лошадке. Кровать сильно, ритмично скрипела, но он не боялся, дома никого не было, а мощное, неведомое ощущение заставляло двигаться его резче, сильнее. Что-то нарастало, зарождалось в его теле и сладкая судорога, пронзившая его, была, как спасение, как освобождение от неизвестного бремени. Он почувствовал, что из него что-то выплеснулось, что это было?

И сразу настал покой. И Леночка вмиг вылетела из головы.

Впоследствии он понял, что не подушкой единой жив человек.

Оказалось, что рукой это делать, пожалуй, даже приятнее.

Еще изумляла струйка, которая выплескивалась из него при этом. Немного позднее в туалетной академии ему объяснили, что если эта густая, беловатая жидкость попадет девушке "туда", то та может забеременеть. Но как же она туда попадет?

А вот для этого, оказывается, природа и предусмотрела такое чудное превращение мужского члена. Став большим и твердым, он легко доставляет заветную жидкость в нужную точку.

Для обеспечения контакта мужчина должен, обязан (какая сладкая обязанность!) вставить член в свою избранницу. И делать так, чтобы жидкость выплеснулась. То есть, двигаться туда-сюда. А еще природа предусмотрела, чтобы при этом обоим, и мужчине, и женщине было приятно. Очень приятно.

Иначе никто бы размножаться не захотел.

Вот теперь, в основном, все было понятно. Но все равно страшновато.

И это понятное, но непознанное, манило к себе уверенно и неотвратимо.

Беспокоило еще одно. С кем поговорить об этом? Дело в том, что у Сашки... Это самое... Торчал вертикально вверх. А он, Сашка, был уверен, что для осуществления мечты необходимо, чтоб был перпендикуляр. И снова пришлось советоваться с Петькой. "Ну ты дуб! Перпендикуляр нужен для орального секса". "Какого, какого?" "Орального! Но про это потом. А для обычного контакта нужно, чтобы стоял на одиннадцать часов. У девок приемная тоже расположена снизу вверх, а не перпендикулярно, как ты думаешь".

Снизу вверх? Тогда это меняет дело!

Сашка снова рассмотрел себя и несколько успокоился.

Его мужские часы показывали полдвенадцатого.

А с Наташей все было хорошо. В том смысле, что никто не пытался у него ее отбить. Хотя она была очень красивая. Прежде Сашка замечал, что стоило образоваться какой-нибудь парочке, как тут же в их отношения вмешивался третий и начиналась небольшая драма. К Сашке с Наташей никто не лез и это было чудесно.

Глава 6

Они встречались, как и прежде. Зима заканчивалась и Сашка с нетерпением ждал весны. Ему хотелось пойти с Наташей в лес. Ему казалось, что там им никто не будет мешать. Или к речке. Дома они все время оказывались под присмотром и хотя каждый раз они закрывали дверь и ласкались до одури, все равно Сашка даже не предпринимал решительных действий, так как знал, что совсем рядом, за стенкой кто-то есть.

На Восьмое марта он совершил подвиг. Он раздобыл для Наташи розы. Введя себя в режим жуткой экономии, он смог к нужному дню собрать необходимую сумму и, несмотря на заоблачную цену, Сашка таки купил три заветных цветка. Цветам Наташа очень обрадовалась.

Она сразу все поняла. Так и сказала: "Ты, наверное, месяц не обедал?"

Она ошиблась на пару дней.

Но Сашка был доволен. Он видел, как ее тронули его цветы.

Двенадцатого марта состоялась свадьба его двоюродной сестры. И Сашка позвал Наташу. Молодежи было довольно много и когда все слегка выпили, то вдруг выяснилось, что в природе имеется избыток любви. Дело в том, что Сашкина сестрица выходила замуж за парня, родители которого имели собственный дом.

Разгоряченный вином и танцами молодняк стал то и дело выскакивать во двор.

- Пойдем, прогуляемся, - прошептал Сашка прямо в ушко Наташе.
- Пойдем, - ответила она, почему-то погрозив ему пальчиком.

Сашка балдел от того, как классно она выглядела. Короткое розовое платье с большими белыми цветами, Застежка на груди, книзу такое, широкое. Когда она танцевала, то ее ножки обольстительно обнажались. А прическа! Вроде ничего особенного, но ее волосы лежали по плечам так классно, что Сашка, во время танца не мог удержаться, чтоб не погладить их ладонью.

А еще во время танцев, когда слегка притушили свет, он притянул Наташу к себе и обалдел, он, словно впервые, ощутил холмики ее грудей, касания ее коленей.

И вот теперь они шли прогуляться.

Вечер, к счастью, был теплый, не пришлось одевать плащи.

Поднималась луна. Огромная, оранжево-желтая.

- Куда пойдем? - спросила Наташа.
- Сюда, - сказал Сашка и потянул ее за руку.

Хотя, честно сказать, сам не знал, куда им идти.

И они пошли по двору, с трудом различая предметы вокруг себя.

Перед Сашкой выросло некое строение, он догадался, что здесь хранят сено. Он потянул к себе Наташу, и оперся спиной на дощатую стенку. Целоваться начали сразу, жадно, страстно, словно не виделись целую вечность.

Сашка поразился тому, какая была Наташа. Она словно прилипла к нему. Она сама прижималась к нему, будто замерзла. Прежде он всегда должен был преодолеть ее некое сопротивление. Это было, как ритуал, она всегда его немного отталкивала, словно не хотела объятий. Это все, конечно, было только в начале. Потом она забывала про все.

Но сегодня перед ним была совершенно другая Наташа.

Видимо, на нее повлияла атмосфера свадьбы, легкое вино и танцы впотьмах.

И Сашка почувствовал, что Наташа хочет.

Да, да, именно это сладкое и немного вульгарное слово отражало ее состояние. Она хотела. И Сашка хотел. Они оба хотели. И что они должны были делать?

Что они могли делать?

Что Сашка должен был делать?

Здесь у стенки сеновала. Что делать?

- Наташенька, Наташенька, - шептал он, скользя ладонями вверх по ее бедрам.

Наташа тихо вздыхала и совсем не отталкивала его руки.

И, о, боже, он стал трогать ее там, между ног, поражаясь тому, как ладненько на ней все сидит, и снова она не противилась. Значит, можно? Но как? Как? Он резко развернул ее и прижал к стенке, но что это меняло? Раздевать ее прямо тут, в чужом дворе? Да ведь их обоих видно за десять метров!

Что делать?

И неожиданно для себя самого он, словно мелкий воришка, стал отодвигать в сторону ее трусики, как раз там, в самом узком месте, некоторая свобода в ее одежде позволяла это сделать и, удивительно, у него получилось.

У него получилось! Под его пальцами была... Что было под его пальцами?

Ну, да, это самое. Густые волосики, небольшой холмик, разделенный бороздкой. И Сашка, сделал то, что уже делал не раз прежде. Он провел пальцем, раз, другой и диким восторгом почувствовал, что его (палец) пропускают внутрь.

И он ввел его, и Наташа громко охнула, дернулась всем телом, но Сашка, словно зверь чувствовал, что это не все, что можно попытаться достичь большего. Он освободил левую руку и стал быстро расстегивать молнию на своих брюках. Его напряженный герой выскочил на свободу со скоростью и прытью засидевшегося на привязи кобеля.

Сашка что-то хрипло и горячо шептал Наташе, но это были лишь слова, главное происходило там, внизу. Сашка двинул своего героя туда, где уже была его ладонь, но ему что-то мешало, и он понял, что.

- Раздвинь ноги, - прошептал он, ужасаясь своей наглости.

Но самое удивительное, что он был услышан и что она слегка развела колени.

Теперь вроде ничего не мешало, он стал тыкаться в том направлении, где уже был его палец, но странное дело - ничего не получалось. Еще и еще. Еще.

И никак.

Он задыхался, он чувствовал, что еще немного и он не выдержит этой сладкой пытки, ему казалось, что его кровь вот-вот закипит, и вдруг ему почудилось, что он на правильном пути, он дернулся и в это мгновение Наташа вдруг резко вскрикнула:

- Ой, мне больно! Мне больно! Ты слышишь, мне больно! Перестань!

"Целка! Я ломаю ей целку!" - мелкнуло в его разгоряченном мозгу.

И в ту же секунду дикий, неудержимый оргазм сотряс его тело и он стал кончать, выплескиваясь куда-то туда, в жаркую долину ее лона, но никакого контакта уже не было, он жадно, страстно прижимался к ней и делал свои дерзкие, бесстыдные движения, но все это было уже не то, он понял, что опять оконфузился, может быть еще хуже, чем было в тот раз, у него дома.

- Что ты наделал? - это были ее первые слова, когда они пришли в себя.
- А что? - спросил он.
- Кажется, ты меня всю обрызгал этим...
- Да нет, не всю.

"Господи, что несу?" - подумал он.

- Как мне идти в дом? - прошептала Наташа, совсем не оценив его юмора.
- На, вытрись моим платком.
- Давай его сюда. Боже, как много!

И она взяла его платок и, подняв подол стала вытирать бедра, а он стоял рядом и смотрел, как она это делает и ему хотелось одного - разреветься от досады. Ведь она хотела, она ему давала, а он...

Какой пассаж!

Затем он взял ее за руку и они медленно пошли обратно. В доме они никак не могли привыкнуть к яркому свету. Кто-то что-то ему говорил, предлагали выпить за счастье молодых и он выпил. Затем он почувствовал, что Наташи рядом нет и хотел идти ее искать. Однако вместо этого ему снова предложили выпить за здоровье молодых. "Каких молодых?" "Ах, все тех же!" "А они что, после предыдущего тоста не выздоровели?" Его юмор оценили. Грохнул смех. И он опять выпил. И почувствовал, что его повело, почему-то стало очень весело. И он снова с кем-то выпил. Потом ему стало грустно. Он стал читать Есенина какой-то длинноногой девушке, потом они танцевали, и он предлагал ей пойти измерить объем сеновала, вдруг животным не хватит на зиму сена, она хихикала, а Сашка пытался украдкой расстегнуть застежку ее юбки.

И совершенно неожиданно ее юбка упала вниз. Как-то так, вся сразу. Раздался громкий визг, но Сашка никак не мог увязать падение юбки со своими деяниями. Последнее, что он помнил, было то, что кто-то заботливо и решительно выводил его в другую комнату, там почему-то было темно и прохладно. Кажется, он уткнулся мордой в холодную подушку. Или ему помогли уткнуться?

И эта подушка была самым лучшим ощущением свадебного вечера.


Вернуться на книжную полку



Rambler's Top100