Все права на данное произведение принадлежат автору
Копирование и распространение без разрешения автора запрещено!

Олег Болтогаев (с)

Мильон терзаний самца-производителя

У меня зазвонил телефон.

- Кто говорит?
- Слон, - ответил очень знакомый женский голос.

На этом все аналогии с Корнеем Чуковским закончились.

Вообще-то у меня неплохая слуховая память, но в этот раз
я позорно не мог вспомнить, чей голос слышится в трубке.

- Не узнал?
- Нет, - пристыженно признался я.

И в тоже мгновение вспомнил.

Марина. Маринка. Мариночка.

Сколько же лет прошло?

Двадцать! Вот, сколько!
Как много воды утекло.
Как молоды мы были!

Теперь я женат.
У меня два сына.

Сколько мне было тогда?
Двадцать два. А ей? Восемнадцать.

Ах, как я её любил. Как я её любил...

Признаюсь откровенно - мне хотелось близости с ней.

Я не мог спокойно смотреть ни на её точёные ноги,
ни на округлую попку. Грудь у неё, правда, была
совсем маленькая, но это мне очень нравилось.

А как же высокое, где духовность, где родство душ?
Не знаю, не помню. Дыхание моё становилось жарким
при взгляде на неё - это я помню точно.

- Не узнаешь?
- Маринка! Узнал, конечно.
- Вот так и забывают своих старых друзей...
- Неправда, я тебя не забыл, - прошептал я.
- Хочется верить.
- Я рад, что ты мне позвонила.
- Ты знаешь, а у меня к тебе дело.
- Дело? Говори! Всегда готов к делу!
- Мне нужно поговорить с тобой.
- Э-э...
- Только не по телефону.
- Хорошо, давай, встретимся.
- Давай. Можешь - прямо сейчас?
- Могу.
- Приходи в сквер челюскинцев.
- Иду.

Пулей я выскочил из дома.

Хорошо, что ни жены, ни детей не было.
Не пришлось ни придумывать, ни врать.

Спасибо челюскинцам, все знают, где их сквер.

Марину я увидел издали. Она не спеша прогуливалась по аллее.
Что-то нежное шевельнулось в моей душе. "Нет, старая любовь
полностью никогда не проходит", - подумалось мне.

- Ку-ку! - я постарался подойти незаметно.
- Напугал меня! - рассмеялась Марина.

Я посмотрел на неё.

Конечно, она изменилась. Годы, годы...
Восемнадцать и тридцать восемь - должна же быть разница.
Разница была. Морщинки на лбу, немного располнела. Нет,
совсем немного, чуть-чуть. Но глаза, голос, улыбка...
Это не изменилось. Передо мной была она - Марина, моя
неразделенная любовь.

- Поговорим? - спросила Марина.
- Поговорим, - мы шли рядом.
- Как живёшь?
- Да вот - живу.
- Как жена, дети?
- Все здоровы, - я отвечал, почти не задумываясь.

В голове стучала одна мысль: "Зачем она меня позвала?"

- Посидим, если у тебя есть время? - как-то виновато спросила Марина.
- Конечно, посидим, - ответил я с готовностью.

Мы сели на лавочку.

Слева и справа закрывали нас от любопытных глаз густые кусты сирени.

- А как ты живешь? -спросил я, чтоб не молчать.
- Вот из-за этого я тебя и позвала, - ответила она.
- Нужна помощь?
- Да.
- Я готов!
- Ты уверен? - она как-то странно улыбнулась.

Я немного опешил.

О чём она может меня попросить? Хотелось угадать.
О деньгах? Я могу занять ей пару сотен хоть сейчас.
Может, она хочет, чтобы я дал денег безвозмездно?
Сколько я могу дать? Пятьдесят можно. А сто?

Сто - нет. Сто - слабо. Ударение на "о".

- У меня к тебе необычная просьба, - Марина прервала мои размышления.
- Слушаю тебя.
- Ты, наверное, знаешь, как я жила, после того, как уволилась от вас?

Кое-что я знал. Вышла замуж за офицера-подводника.
Родила сына, который через семь лет погиб в автокатастрофе.
Года три-четыре назад развелась с мужем. Увы, он спился.

Вот, пожалуй, и всё, что мне было про неё известно.

- Смутно, - честно ответил я.
- Тогда послушай.

И она коротко рассказала о своей жизни.
Ничего нового для меня в её рассказе не было.
За исключением непринципиальных мелочей.

Марина говорила, а я внимательно слушал.

"Чего же она хочет от меня?" - думал я.

- Вот, теперь ты всё знаешь, - сказала Марина.
- Грустная история, - пробормотал я.
- Мне уже тридцать восемь...
- А мне сорок два, - ответил я ей в тон.
- Но у тебя двое детей.
- Да, двое.
- А я, похоже, буду докуковывать век одна, - горестно произнесла она.
- Ещё не все потеряно, - бодро попытался вставить я.

"Какое интересное слово она использовала - "докуковывать", - подумал я.

- Да. Ещё можно вспрыгнуть в последний вагон, - прошептала Марина.

Мы помолчали.

- Только я не имею права ошибаться, - продолжила она.

Я поднял голову. Марина смотрела мне прямо в глаза.

- Я не хочу мужа, - произнесла она как-то устало.
- Почему? - тупо спросил я. А сам подумал: "Какого ещё мужа?"
- Я хочу ребёнка, но не хочу замуж, - уточнила Марина.

Мысли мои заметались.
Чего она хочет, я, вроде, понял.
Но при чём тут я?

- Хочу ребёнка, - повторила Марина.

Я, глядя на носок своей туфли, молчал с умным видом.
И вдруг до меня... Нет, не дошло. Начало доходить.

И когда я поднял взор, и взгляды наши встретились,
и её главная фраза уже летела ко мне, то я не умер от
изумления только потому, что был к ней, к этой мысли,
чуть-чуть подготовлен.

- Я хочу ребёнка от тебя, - произнесла Марина.

Убежден, никогда в жизни у меня ещё не было более глупого
выражения лица. Рой мыслей в моей голове загудел и мне стало
жарко. Ребёнка? От меня? Почему от меня? Но хорошо, что я так
и не задал этот дурацкий вопрос. Марина опередила меня.

- Не спрашивай, почему я обратилась к тебе, - сказала она.

Я молчал. Не спрашивал, хотя спросить хотелось.

- Я вспомнила нашу молодость... - тихо сказала Марина.

Я молчал. Мне тоже вспомнилась наша молодость.

- Вспомнила, как ты был в меня влюблён...

Я молчал. Да, я был в неё влюблён.

- И мне захотелось, чтобы у меня был мальчик, похожий на тебя...

Я молчал. Что я мог сказать? Мальчик, похожий на меня...

- Немного наивный, немного неуклюжий...

Я молчал. Что можно было возразить? Конечно, неуклюжий...

- Умный и надёжный. Добрый, отзывчивый, доверчивый...

Я молчал. Доверчивый... Может, она так шутит? Но сегодня не первое апреля.

- И я решила набраться наглости и обратиться к тебе.

Я молчал. Меня словно что-то сковало. Нет, она не шутила.

- Вот. Такая я бессовестная. Ты вправе прогнать меня.

Прогнать? Куда прогнать? Разве можно - прогнать?

- Ты хорошо подумала? - хрипло произнес я.
- Да. Помоги мне, - сказала она едва слышно и опустила взгляд.

Тишина висела несколько секунд.

Не буду врать - не потому, что я думал и взвешивал все "за" и "против".

Я ничего не думал и ничего не взвешивал. В голове было пусто.

Просто я набирал в грудь воздуху. Побольше! Побольше!

- Хорошо. Я с тобой, - выдохнул я.

Марина подняла голову и улыбнулась мне.

Назад пути не было.

Мы помолчали.

Меня распирал вопрос. Где и как? Я вдруг ощутил себя самцом-производителем.
Мне захотелось совершить что-то героическое. Но вместо этого мы с Мариной
начали обсуждать нечто прозаическое. Собственно, "обсуждать" - это неверно.
Она говорила, а я внимал.

- Ты сможешь побыть со мной три дня? - спросила она.

Три дня? Зачем три дня? Почему три дня?

- Для гарантии, - Марина словно читала мои мысли.

Для гарантии? Ах, да... Конечно. Для гарантии.
Но как - три дня? Ночевать у неё? А что я скажу жене?

- Ты будешь приходить ко мне на два-три часа, - упредила она мой вопрос.

Вот теперь ситуация становилась понятной.
На два-три часа в день - это вполне можно.
Три дня подряд - это посложнее, но тоже приемлемо.

- В среду я жду тебя, - прошептала Марина.
- Во сколько? - спросил я.
- Не знаю. Днём тебе, наверное, удобнее?
- Да. Давай, я приду в девять утра, - немного поразмыслив, сказал я.

И началась моя новая жизнь.

Мильон терзаний пережил я.

Что сказать дома?
Соврать, что еду в командировку?
А что придумать на работе?
Прикинуться, что приболел?

А когда она забеременеет, что я должен буду делать?
Вспомнилось, в какую капризную кошечку превратилась моя
жена, едва стало известно об её интересном положении.

А когда родится ребёнок, что я должен буду делать?
Мой ребёнок! Третий! От этой мысли волосы на моей
голове встали ёжиком. Мой мальчик... Или девочка?

Три дня активного секса...
Эта мысль тоже тревожила меня.
Зачем три? Может, хватит два?

Нет, Марина сказала, что нужно три.
Она женщина - ей виднее.

Целых три дня - я где?

До среды было ещё два дня. Это были тревожные дни!
Жена сразу заметила, что я стал "каким-то не таким".

- Ты приболел?
- Нет. Я здоров.
- Может, тебя кто-то обидел?
- Никто меня не обижал.
- Неправда! Я вижу. Ты не в себе.

Я что-то бормотал про ответственную работу, которую поручил мне
начальник. Наплёл, нафантазировал, про то, что, начиная со среды,
должен буду три дня подряд работать на другом предприятии, где нет
телефона и что искать меня не нужно. Я врал так вдохновенно, что
на какое-то время сам уверовал в свою святую ложь.

На работе начальник тоже заметил моё состояние: "Что-то случилось?"

- Ты знаешь, подвалила такая редкая халтурка, - начал я.

Мы с ним на короткой ноге, почти приятели.

- И что теперь? - спросил он угрюмо.
- Отправь меня на три дня в местную командировку.
- Свою работу успеешь сделать?
- Разве я тебя подводил?
- Хорошо. Оформим.

Таким образом я обеспечил себе самое крутое алиби, какое
только было возможно. На три дня я исчезал из поля зрения
и жены, и начальства. Конечно, понятие дня сузилось до
нескольких часов, но я был защищён от неожиданностей, и
это было главное.

Скажу честно, я ещё никогда не изменял жене.

И ещё, признаюсь, - мне даже в голову не пришло называть
предполагаемое событие изменой. Я хотел помочь человеку.
Женщине. Хотел осуществить святую миссию мужчины.

Что тут общего с изменой?

Ничего.

В среду я подскочил за час до будильника. Включил газовую колонку
и долго плескался под душем. Вытираясь, посмотрел на себя в зеркало.
Вот таким я предстану перед Мариной. Да, двадцать лет назад я, пожалуй,
и не подумал бы о своей внешности.

"Онегин, я тогда моложе
И лучше качеством была"

Не нужно было бросать занятия спортом! Лишнего жира, вроде и нет,
но и от прежней, поджарой фигуры остались, увы, лишь воспоминания.

Я потрогал рукой. Да, там, внизу.

"Не подведёшь?" - молча спросил я.

Ответа не было.

"Но это же Марина, неужели ты не помнишь?" - я общался с ним, как
с живым существом. Он не реагировал. "Подлец, как ты мог забыть?!"
- воскликнул я. И тут он вспомнил. "То-то!" - сказал я радостно.

- С кем ты разговариваешь?

От неожиданности я вздрогнул. Жена стояла у двери,
а я, увлёкшись, общался со своим джигитом вслух.

- Да так! Бормочу спросонья! - ответил я.

Брился я в два приема. То есть, дважды намыливал лицо и дважды
елозил по нему сенсорным лезвием. Такой гладкой физиономии у меня,
пожалуй, не было ещё никогда. Я дважды почистил зубы. До еды и
после.

- Какой-то ты сегодня торжественный, - сказала жена.
- Да нет, всё, как обычно... - промямлил я.
- Быть может, орден получаешь?
- Какой орден? С чего ты взяла?
- Орден Крёстного Знамения. Показалось, - устало вздохнула жена.

Я вышел из дома. До девяти было ещё много времени.
Неожиданно меня осенило - ведь нужно что-то купить!
Не могу, ведь, я прийти к Марине с пустыми руками!

Цветы? Ну вот... А я и не помню, какие цветы любила Марина.

Конфеты?

А какие конфеты она любила? Тоже не помню.

В итоге я купил букет роз и большую коробку "Ассорти".

"Хоть бы не встретился кто-нибудь знакомый", - молил я судьбу.

Ведь непременно будет известно - шёл по улице с цветами и конфетами.

Дом, где жила Марина, я хорошо знал.

В этом подъезде шумно шуршал её нейлоновый плащик,
когда моя трепещущая от волнения ладонь проникала
под его тонкую ткань. Двадцать лет назад.

Лестничные перила, казалось, ничуть не изменились.

К ним я страстно прижимал девушку по имени Марина,
пытался целовать её, а она смеялась и уворачивалась.
Какими прекрасными были её глаза! Что я говорил ей
тогда? Не помню, а ведь, наверняка, что-то говорил.

Я взлетел вверх по лестнице.

Привет тебе, заветная дверь!

И вдруг я представил, что вот сейчас из соседней квартиры выйдет...
Безразлично кто. Кто-нибудь знакомый. Мне стало душно. Как быть?

- Здравствуйте, - скажет он. Или, ещё хуже - она.
- Рад Вас видеть... - испуганно прошепчу я.
- Что Вы тут делаете?

И что я отвечу? Что я тут делаю? Почему у меня морда батоном?

Конечно, лучше всего ответить бы честно: "Да вот, пришёл к Маринке.
Просит заделать ей ребёнка". Но я не смогу так ответить. Нельзя. Мораль.
Мораль, основанная на лжи. Придется врать. Но что я могу соврать, когда
весь мой вид выдает меня, что называется, с потрохами?

Неожиданно дверь, перед которой я стоял, открылась и тонкая
женская рука приглашающим жестом ликвидировала моё столбнячное
состояние. Я сделал шаг, другой, и нырнул в море любви и покоя.

Цветы и конфеты были приняты с улыбкой.

Жуткое напряжение, сжимавшее моё сердце, слегка ослабло
и мне стало казаться, что я взлетаю. Я был бы рад подробно
описать всё, что происходило в квартире Марины, но в памяти
моей сохранились лишь отдельные моментальные снимки нашего
удивительного свидания. Ещё помнятся слова, слова, слова,
их было много - я всегда считал: слова - это музыка любви.

Мои мысли были сумбурны. Почему-то всё воспринималось в
сравнении с нашими прошлыми встречами. Я не хотел этого,
не хотел сравнений, но они являлись ко мне сами.

- Хочешь кофе?
- Нет, спасибо.

Ведь я так тщательно почистил зубы, а кофе может испортить тот
прекрасный запах изо рта, который, я верил в это, обеспечила мне
дорогая импортная зубная паста. Двадцать лет назад мой рот мог
пахнуть только болгарским "Поморином", а теперь другие времена,
выбор ароматов безграничен...

- Вот как ты живешь... - прошептал я.
- Да. Вот так.
- Одна?
- С мамой.
- А мама?..
- Она ушла к тётушке.

Здесь - мой долгий вопросительный взгляд.

И ответ. Короткий, всеобъясняющий и обещающий.

- До самого вечера.

Ух! С полегчанием... До самого вечера!

Я взял Марину за руку, и мы обнялись.
Первый поцелуй после двадцати лет разлуки.
Нежный, робкий, осторожный. Можно? Можно!

Целуясь, мы стали медленно передвигаться по комнате.
Куда? Куда? У всех любовников один нестареющий танец,
один сладостный маршрут.

Он называется: "Входная дверь - кровать".
Или: "Обеденный стол - кровать".

В любом случае конечный пункт - кровать. Или диван.

Мы были уже у цели, и я страстно прижал Марину к себе.

Мысль появилась и не хотела уходить.

На эту кровать я уже укладывал эту женщину. Правда, это было так давно,
двадцать лет назад, тогда она была ещё совсем юной особой. И у нас ничего,
ровным счетом ничего не случилось.

Почему?

Потому что Мариночка держала оборону до последнего. Она вся,
казалось, состояла из локтей и коленок, и никакие мои ласки
и увещевания не оказывали на красавицу должного действия. В
общении со мной её любимыми словами были: "пусти" и "нет".
Быть может, я был груб и не заслуживал других слов? Быть может...

А ещё мне казалось, что я лишний...

Тогда её юное сердце занимали курсанты военно-морского училища...
Эдакие усатые тараканчики. Как они умели многозначительно молчать!

Одному из них Марина отдала предпочтение, а меня она оттолкнула.

Минуло двадцать лет, и теперь моя девочка меня не отталкивает.

Тонкий халатик - он нам мешает. Снять? Не спеши.
Моя рубашка - она нам мешает. Расстегнуть? Ага...

Всегда удивлялся тому, какие разные чувства я испытываю,
если успех любовного свидания не предопределен, и если,
наоборот, мне точно известно, что предстоит, так сказать,
полный перечень радостей. Это закрепилось во мне давно,
когда я ещё не был знаком с моей будущей женой.

Кровать была расстелена.
О, боги! Кровать ждала нас.

Не то, что двадцать лет назад.
Тогда она была аккуратно заправлена.
Всегда. Но времена меняются.

Я легонько толкнул Марину, и она села на край кровати.
Моя ладонь скользнула под глубокий вырез её халатика и
легла на прохладную грудь. Пальцы ощутили волшебную
твердость соска.

Я взял Марину под колени, и она послушно развела ноги.

- Ляг, девочка моя, - тихо прошептал я.

Она легла в постель и прикрылась простынкой.

Наверное, после этого я сбросил с себя остатки одежды,
иначе, как объяснить то, что через минуту я лежал рядом
с Мариной, и мы оба были совершенно голыми?

И опять память услужливо восстановила картину двадцатилетней
давности. Тогда мы возились в этой кровати одетыми, и Марина
не позволяла мне обнажить ту самую, очаровательную часть своего
божественного тела, к которой я стремился так, словно от этого
зависела моя жизнь. Помню было жарко, душно, мы боролись и,
странное дело, она оказывалась сильнее. Судя по результату.

Теперь Марина меня не отвергала.
Не было ни жарко, ни душно.
Её тело было нежным и прохладным.

Мы целовались жадно, но не так страстно, как двадцать лет назад.
Мои ладони скользнули вниз к животу, к бедрам. Кончиками пальцев я
ощутил шелковистый холмик. Тот самый, за прикосновение к которому
двадцать лет назад я получал отменные оплеухи.

Теперь же - никаких оплеух.
Лишь зовущее увлажнение.

Я ощутил свою готовность и твердость и обрадовался этому.

Марина охнула, когда я стал проникать в неё и мелко задрожала.

О, боже! Как хорошо!

Но что это? Что это?

Не может быть!

Может! Может! Природа всё может!

Я понял, что Марина кончила. Вот так, сразу, едва я вошёл в неё.

- Мариночка! Ты что - уже? - изумлённо спросил я.
- Да! Да! Не останавливайся! - жарко прошептала она.

Но я и не собирался останавливаться.
Я только хотел поинтересоваться, что и как.

И я задвигался.

Было чудесно, но немного непривычно.
Как-то иначе, чем на родной жене.
Может, потому что Марина так крепко
обхватила меня своими ногами? Не знаю.

Но не мог же я сказать ей: "Не сжимай меня так сильно ногами."

Не мог. Хотя эта мысль всё время витала в подсознании.

Ну зачем она так сильно сжимает меня ногами?

Я старался контролировать себя.

В какой-то момент мне показалось, что всё сорвется.
Это потому, что я представил себе лицо моей жены.

Она смотрела на меня строго и печально. Кошмар!
Вечно она является в самый неподходящий момент!

"Не думать об этом!" - приказал я себе и стал вспоминать те
времена, когда мы с Мариной были молоды, ах, какая она тогда
была сексуальная! Она и сейчас очень хороша, но тогда...

От этих хороших воспоминаний восстановились все перспективы
чудесного завершения великого таинства, я вновь стал тверд и
решителен. Я стал тверд и настойчив.

- О! О-о! О-о-о! - громко застонала Марина.

А я, знай, творил свой вечный мужской промысел.
Дыхание стало жарким, казалось, я выдыхал воздух,
забывая его вдыхать.

Кровать ритмично скрипела, она была заодно с нами.

А вот и сладостный финиш. О, боже! О, боже!
Вот зачем я здесь! Вот! Вот! Вот зачем.

- Мариночка! Девочка моя! - прорычал я.
- Ой! Давай! Ой! Давай! Давай! - взвизгнула она.
- Я уже! Я уже. Я уже... - долдонил я одно и тоже.
- И я! И я. И я... - как сквозь сон у моего уха прозвучали её слова.

Несколько секунд я продолжал свой напор. При-е-ха-ли...
Герой, совершивший свой подвиг, не дал себя перехитрить.
Что кончилось, то кончилось. Природу нельзя обмануть.

Мы замерли.

Дыхание было шумным. А сердце работало барабанщиком.

Марина освободилась от моих объятий и легла на бок,
подтянула коленки к груди и поджала под себя ноги.

"Зачем она так сделала?" - подумал я.

Потом быстро сообразил - зачем.

"Правильно", - решил я.

Мы полежали около получаса.
Нет, мы ни о чём не говорили.
Глаза моей женщины были закрыты.

Сколько прошло времени?
Почти час? Она что - спит?
Может и мне поспать?

Нет. Не спать я сюда пришел!

"Моя женщина!" - интересная мысль.
"Хочу её", - подумал я.

И, действительно, понял, что хочу, поскольку почувствовал
неоспоримое проявление своего желания. "Молодец! Отлично!"

Это я не себе сказал, а тому, с кем беседовал
дома, рано утром, под струями бодрящего душа.

"Ого!", - самодовольно подумал я.

"Помнится, это называлось эксцесс, но как давно это было".

Моя ладонь ласкала округлое женское бедро.

- Марин...
- Что?
- Давай - ещё.
- Да?
- Да, - убеждающе прошептал я и стал целовать её в шею.

Марина повернулась и радостно приняла меня.

Никогда не изгладятся из памяти моей слова,
которые она простонала в высшую минуту нашего
бурного объятия.

- Сделай! Сделай! Сделай мне ребёночка! - выкрикнула она жалобно.
- Делаю, делаю, делаю... - прошептал я в ответ.

И действительно - делал.

Марина снова легла на бок. Мелкий пот покрыл её шею.
Теперь она не только закрыла глаза, но и уснула. Ау!
Некоторое время я лежал, подперев голову рукой, но ровное
дыхание моей любовницы сморило и меня. Я задремал.

Проснулись мы одновременно от какого-то шума за окном.

Марина погладила меня по голове.
Мы стали целоваться. Милая моя!

- Нет, нет, хватит, пойдём в душ, - сказала она, когда моя ладонь стала
ласково хозяйничать у её лона.

И мы пошли в душ.

Там мы обнялись и долго стояли под теплыми струями.

Мне захотелось утвердиться, но Марина снова сказала, что хватит.

- Завтра! - устало улыбнулась она.

"Действительно", - подумал я, - "ведь ещё и завтра, и послезавтра".

На душе было светло и радостно.

Потом мы оделись и сели за стол.

Совершенно нечаянно я взглянул на настенные часы.
Было два часа пополудни. Пять часов мы занимались любовью,
а ощущение было такое, словно прошло всего полчаса.

Маринкино угощение было удивительным.
Сперва я не понял принципа составления
меню, но потом до меня дошло.

Петушиные яйца под майонезом.

Это не ошибка и не опечатка - петушиные яйца под майонезом.
Маленькие, как горошины. Это ж сколько петухов рассталось с
жизнью ради этого удивительного блюда? Штук сто-двести?

Где она их купила? Не петухов, ясное дело, а их яйца?
В какой-нибудь лавочке, торгующей заморскими товарами?
Наверняка. У нас в стране просто нет такого количества
петухов, чтобы обеспечить всех мужчин самым необходимым.

Салат из петрушки.
Бифштекс с кровью.
Домашняя сметана.
Грецкие орехи с мёдом.

Простые домашние блюда, но сколь символичен их подбор!

- Ты решила закормить меня, - сказал я.
- Ешь. Это нужно. Для восстановления сил, - улыбнулась Марина.
- Но я...
- А то, вдруг, завтра не придешь... - продолжила она.
- Приду, - убеждённо ответил я.

Я ушёл от неё в половине пятого.
Как раз полчаса на дорогу, и вот он, я, - отец семейства,
подуставший в течение трудового дня.

- Будешь макароны по-флотски? - спросила меня жена.

Что?
Бэ-э...

Какие ещё "макароны по-флотски"?

Почему вот это неаппетитное месиво так странно называется?
Причем тут флот? Впрочем, если на флоте едят именно эту пищу,
то тогда понятно, почему у нашей страны никогда не было ярких
побед на море. Петушиные яйца под майонезом - вот ключ к успеху!

Но тут я вспомнил про необходимость конспирации.
А раз так, то следовало, несмотря ни на что, сесть
и поужинать. Героически, через силу. Малый подвиг.

Я сел за стол и стал, давясь, поглощать эти самые макароны по-флотски.

- Как дела? - спросила жена.
- Устал, как чёрт, - ответил я.

И это было правдой.

Затем настал милый семейный вечер.

Оба мои оболтуса долго спорили, чья сегодня очередь мыть посуду.
Наконец решили, что моя. "Па, вспомни, ведь в прошлую среду ты мыл?"
"А чёрт с вами" - подумал я и молча пошёл на кухню. Через пару
минут ко мне пришла жена.

- И какую работу тебе пришлось сегодня выполнять? - спросила она.
- Обычную... Мужскую... - я даже вздрогнул от её вопроса.
- Но ты говорил, что это будет что-то непривычное...
- А! Напряженная работа. Не терпит ошибок и промахов.
- Тебе заплатят?

Интересный вопрос!

Я усмехнулся про себя.

А заплатят ли мне?

- Да нет. Доплат не будет, - сказал я.
- Зачем же ты согласился?
- Не знаю. По доброте душевной, - виновато улыбнулся я.
- На добрых воду возят, - вздохнула жена.
- Ну, кто-то же должен возить воду, - подытожил я.

Через час сыновья ускакали из дома.
По девчатам - дело молодое.

Затем я влез в ванну и долго размышлял, сидя в теплой воде.

О чём? Да всё о том же. О нас с Мариной.
Почему-то меня распирало желание рассказать
обо всём жене. Интересно, как она отреагирует?

Нет. Нельзя признаваться. А жаль.
Ну почему так глупо устроена жизнь?!

Мы с женой улеглись в постель, немного попялились в телевизор и уснули.

Утром я вновь долго плескался под душем.

Потом мы с женой завтракали, и она положила мне
три сосиски, а себе только одну. С чего бы это?

- Это нечестно, - сказал я и восстановил справедливость, посягнув
на суверенитет её тарелки.
- Перестань хозяйничать в моей тарелке! - возразила жена и вернула
сосиску на прежнее место.
- Ты хочешь, чтобы я стал толстым, - обречённо проговорил я.
- Я хочу, чтобы тебя не качало ветром, - ответила она.
- Разве меня качает?
- После вчерашнего будет качать, - сказала жена.

После какого ещё "вчерашнего"?
Неужели она всё знает? Не может быть!

- Ты вчера так много работал... - пояснила жена.
- Да. Работы было много, - пробурчал я.
- За это тебе дополнительная сосиска.

Я опустил башку.
Мне было стыдно.

Опять захотелось прижаться к родной жене и честно рассказать ей про Марину.

Но, к счастью, зазвонил телефон. Я взял трубку.

- Привет, - раздался знакомый голос.
- Здравствуйте, Николай Иванович! - ответил я. Конечно, это была Марина.
- Я жду тебя, - прошептала она.
- Да, Николай Иванович, ещё два дня, и мы закроем этот вопрос, - сказал я.
- Жду... - она положила трубку.

- И позавтракать не дадут! - недовольно пробурчала жена.
- Они сильно переживают за результат, - сказал я.

По правде сказать, я тоже очень переживал за результат.

Получится, не получится...

Почему-то вспомнилось то время, когда мы с Мариной работали
в одном отделе. У нас были такие языкастые тётки - кошмар.
Они постоянно подтрунивали над одним сорокалетним холостяком.
Его звали Петр Васильевич. Наши девушки на выданье безуспешно
строили ему глазки. И вот тогда эти матроны стали "съедать"
Петра Васильевича.

- Вчера замочила семена, чтобы проверить на всхожесть, - говорила одна.
- Правильно! Нужно всё проверять на всхожесть, - отвечала вторая.
- Что ты имеешь ввиду?
- Например, нужно проверить на всхожесть некоторых наших мужчин!

При этом они громко смеялись, выразительно поглядывая на
бедного Петра Васильевича, который краснел, как рак.

Теперь, по прошествии двадцати лет, я немного
опасался, что не пройду проверку на всхожесть.

Я даже не заметил, как подошел к дому Марины.

Сегодня я не волновался ни в подъезде, ни на лестнице, ни у двери.

Позвонил. Дверь открылась.

Марина стояла передо мной в коротком, тонком халатике и
смешных белых носочках. Словно что-то толкнуло меня к ней.

Мы обнялись жарко, страстно.

Словно не виделись сто лет.

Мы подошли к письменному столу.

- Милая, милая, милая, - шептал я, расстёгивая её халатик.

Маленькие груди, словно два крепких лимончика, легли в мои ладони.

Мы даже не легли в кровать.

Я овладел Мариной, усадив её на край стола.

Видимо, она сама захотела, чтобы было именно так.

Так мне показалось.

Потом мы пошли в постель. Просто легли и всё.

Сладкая усталость и покой охватили меня.

Мы заговорили об её муже. Почему - не знаю.

- Что с ним? - спросил я.
- Он спился и его сократили.
- Он, помнится, был у тебя подводником?
- Да.
- Тогда понятно.
- Что - "понятно"?
- Понятно, почему сократили.
- Почему?
- Знаешь, сколько подводных лодок осталось сейчас у России на Чёрном море?
- Сколько?
- Военная тайна.
- Сколько?
- В два раза меньше, чем было у адмирала Колчака в семнадцатом году.
- А сколько было у Колчака?
- Восемь.
- Вот и открылась военная тайна! - Марина улыбнулась.

Потом наш разговор ни о чём продолжился странными воспоминаниями.

- Какое из твоих ощущений после свадьбы было самым необычным? - спросила она.
- Дай подумать, - я стал вспоминать.
- Подумай, подумай.
- Ты знаешь, наверное, то, что в шкафу рядом с моими рубашками
и брюками появились женские юбки и блузки, - сказал я.
- Забавно. А меня, знаешь, что удивило?
- Что?
- Простой вопрос: "Что это он делает на моей кухне?"

Я рассмеялся.

Мы стали целоваться. Жар страсти и нежные слова любви,
которые мы шептали пробудили во мне странное чувство.
Подумалось, что всё это происходит не сейчас, а двадцать
лет назад. Что со мной юная, восемнадцатилетняя девушка.
Я овладевал ею! Она становилась моей! Моей! Моей! Ого!
Как хороши эти воспоминания! Ого! А казалось, что мы
все уснули... Есть ещё порох...

Марина охнула и приняла моего раскалённого посланца.

Мы задвигались. Дружно, энергично, согласованно.

И вот тут произошёл небольшой конфуз.

Марина стала стонать и дергать головой из стороны в сторону.
Конечно, я понял, что это означает. Мне казалось, что и я
- вот-вот, что всё у нас получится... ну, как надо.

Но - увы.

Марина вскрикнула, изогнулась дугой, всё её тело дрожало
от бурной страсти. А я... А у меня не получалось. Никак.
Ещё, ещё, ещё... И никак. Я уткнулся в маринкину шею, я
снова представил, что она совсем юная девушка. Но нет.

Никак.

И тогда я использовал своё секретное оружие.

Я вспомнил Аню, мою одноклассницу, с которой ещё в девятом
классе у меня случилась первая настоящая любовь. Анечка
никогда меня не подводила. "Что ты наделал..." - хныкала
она, а я готов был горланить, как петух, кричать на весь
мир, чтобы все знали - одним мужчиной на свете стало больше.

И Аня не подвела меня.

Ух! Приплыли.
Спасибо тебе, Анечка!

Я замер.

Почему-то подумалось, что Марине не понравился мой затяжной прыжок.

Мы пообедали и у меня возникло чувство,
что я уже давно живу в этой квартире.

Ничего не помню про то, как прошёл вечер.
Кажется, я сразу завалился спать. Бай-бай...

Зато пятница... Она мне запомнилась.

Едва я вошёл, сразу понял - случилось что-то важное.

Такое у Марины было лицо. Торжественное и светлое.

Очевидно, на моём лице застыл немой вопрос.

Марина подошла ко мне, положила ладони на мои плечи.

- Ты знаешь, мне кажется, что я... - она опустила ресницы.
- Что? Что? - испуганно спросил я.
- Мне кажется, что я... понесла.
- Что - "понесла"? - не понял я.

Она подняла взор.
О, боже! Болван!

Улыбка Джоконды!
Вот она, тайна бытия!
Наверное, нам, мужикам, этого никогда не понять.

- Почему ты так думаешь? - спросил я шепотом.
- Не знаю. Я чувствую.
- Это невозможно почувствовать.
- Но я чувствую.
- Наука отрицает такую возможность.

Я обнял её за плечи.
Некоторое время мы стояли молча.

Я обвёл взглядом комнату и какое-то тоскливое,
непонятное чувство охватило меня. Ещё бы! Я увидел,
что кровать, гостеприимно принимавшая меня вчера и
позавчера, сегодня аккуратно застелена. Так, как это
было двадцать лет назад.

Что?! Что это означает?
Сегодня процедура отменяется?
Эта мысль меня откровенно огорчила.
Нет. Я не мог в это поверить!

- Марина!
- Что!
- Нужно и сегодня...
- Зачем?
- Для гарантии.
- Я, право, не знаю.

Зачирикал дверной звонок.

Это что ещё? Не понял...
Оказалось, пришла мама Марины.
Они что? - сговорились?

Мы обменялись ничего не значащими фразами.
Про себя я отметил, что маринина матушка сильно
сдала. Неужели и Марина станет такой же через
двадцать лет. А как же ребёнок? Разве сможет
она воспитывать его, если сама будет выглядеть
так, как её мать? Этот был очень неприятный вопрос.

"Всему своё время" - ах, какая мудрость скрыта в этой поговорке.

- Пойдём, погуляем? - предложила Марина.

А что ещё делать?

- Пойдём, - огорчённо прошептал я.

И мы пошли на улицу и стали гулять.

Сквер челюскинцев манил к себе зарослями густой растительности.

Мы нашли ту самую скамью, на которой часто сидели прежде.

Я всё ещё не мог прийти в себя после того, что сказала Марина.
Нет, ей, наверное, просто-напросто не понравилось то, что случилось
вчера. Что делать? Что делать?

Я обнял Марину, и мы стали целоваться.
Нет, судя по тому, как страстно она отвечала на
мои поцелуи, память о вчерашнем свидании её не
очень беспокоила. А если я ошибался?

Я усадил Марину к себе на колени.
Мои руки скользнули под плащ, ладони ласкали
округлые колени. И снова я подумал, что это
уже было. Двадцать лет назад. На этой же
скамейке. Мои пальцы осторожно проникли под
тонкую юбку.

- Что ты делаешь... - прошептала Марина, прижимаясь ко мне.

И тут я, краем глаза, заметил двух мальчишек,
подсматривающих за нами из-за кустов. Шпионы!

Хотел было прогнать их.

Но зачем? Они всё равно не отстанут, лишь сменят место,
а Марина огорчится, и нам придется уйти. Пусть смотрят!

Скажу честно, мне безумно хотелось овладеть Мариной
прямо здесь, на скамейке сквера челюскинцев. Я видел,
пацаны пялились на нас во все глаза, почти не таясь.

- Марина, давай сделаем это здесь, - тихо сказал я.
- Ты с ума сошёл! - рассмеялась она.
- Но мы договаривались - три дня! - возразил я.
- Ты выполнил задание досрочно! - улыбнулась Марина.
- А вдруг - нет? Вдруг - осечка?
- Не надо...
- Маринка, милая! Давай...
- Ты бесстыжий.
- Бесстыжий. Давай... Для гарантии - ты сама говорила!
- Ну, хорошо... Мы сможем - по-пионерски? - засмеялась она.

Как-как?! По-пионерски? Как это?

И тут я вспомнил, что те самые языкастые тётки,
которые подсмеивались над несчастным Петром
Васильевичем, часто использовали такое понятие:
"любовь по-пионерски" - потом мне кто-то объяснил,
что это означало совершить процесс, не раздеваясь.

- Мариночка... - прошептал я.
- Мы с ума сошли, - рассмеялась Марина.

Я действовал осторожно, как мышка.
Убеждён - пацаны-соглядатаи скорее
всего даже не поняли, что мы делаем.

Тетенька и дяденька обнимались на скамейке.
При этом она сидела у него на коленях и как-то
странно ёрзала туда-сюда. А ещё они целовались.

Длинный маринкин плащ сослужил нам хорошую службу.

Не буду описывать, как это было. Не буду.
Скажу одно - не приведи господь впредь.
Парковая скамейка не предназначена для любви.

Моя Мариночка так и не смогла взлететь.
Сам я, наоборот, финишировал быстро и
без вдохновения.

- Уже? - спросила Марина ровным голосом.
- Угу... - прогудел я.
- Доволен? Утвердился?
- Не издевайся. А ты? Никак?
- Никак.
- Будем считать, что ничего не случилось, и у нас в запасе ещё...
- Ишь ты! Нет! Всё. Договор дороже денег, - засмеялась Марина.

Не могу понять, почему нам вдруг стало так весело?
Быть может, потому, что уговор наш заканчивался?

Обидно, но Марина не забыла напомнить мне.

- Кстати, ты помнишь о нашей договорённости? - спросила она.
- Какой договорённости?
- Мы условились - ты делаешь мне ребёнка и больше не беспокоишь меня.
- Какая нелепица! Я хочу заботится о тебе.
- Я сама о себе позабочусь.
- Неправда.
- Правда! - в её голосе появились жесткие нотки.

Она слезла с моих колен.

Пацаны мгновенно исчезли.

Потом мы долго прощались.
Мне было очень грустно.

- Скажи мне... - начал я.
- Что?
- Ты скоро будешь знать?
- Что "знать"?
- Результат.
- Недели через три-четыре.
- Я позвоню тебе.
- Не надо. Мы, ведь, договорились.
- Я всё равно позвоню, - прошептал я.

Вечером меня ждало трудное испытание.

Как бы это сказать?..

Ну, словом, по пятницам у нас с женой бывает секс.
Не каждую пятницу, не буду врать, но если бывает,
то исключительно по пятницам. А всё из-за телевизора.
Где-то там, в коридорах власти, решили, что гражданам
нашей славной страны по пятницам разрешается посмотреть
по телевизору, так называемую, мягкую эротику.

Обычно я после девяти сплю, как сурок. Хорошо!
Потому что я жаворонок. Рано встаю, рано ложусь.
Это совы поздно ложатся, поздно встают.
А жена моя - утром сова, вечером жаворонок.
Ловко устроилась!

Но в одну из пятниц ей что-то не спалось.
И она разбудила меня и говорит: "Смотри".

Я стал смотреть. Однако! Неплохо.

Особенно хороша была ведущая. Она была красавица!
Причем, никто не посмел бы сказать, что она голая.

Девушка была одета, но из одежды на ней была только узкая ленточка.

На шее.

Ну, а поскольку мы смотрели с женой вдвоём, то подражательный рефлекс,
присущий всему живому, сработал на славу и отныне каждую пятницу - вынь,
да положь.

И вот теперь мне предстояло участие в еженедельном пятничном ритуале.

Но, помилуйте, а среда, четверг и наш сегодняшний
экспромт в сквере челюскинцев разве не в счет?

Мне ничего не хотелось. Честное слово.
Хотелось, посмотреть какую-нибудь передачу
про ростки демократии или про животных.

Девушка-ведущая была одета, как всегда.

Только ленточка на гладкой шейке.

Ласки с родной женой получились какими-то вымученными.

- Нельзя тебе столько работать, - многозначительно сказала жена.

Ах, как прозрачна была эта фраза.
Конечно, нельзя! Но я был должен!

Я смотрел в потолок и думал только об одном.

Забеременела Марина или нет?

Любопытно, что с этой мыслью я не только
уснул, но и с ней же проснулся утром.

Забеременела Марина или нет? Признаюсь, я искал встреч,
а она стала избегать меня. Это было очень обидно. Очень.

Пару раз я пришёл к ней, но она даже не пустила меня на порог.

Я звонил по телефону с одной мыслью - чтобы Марины не было
дома и тогда можно было бы поговорить с её мамой, вроде, так,
ни о чём, но все мои вопросы были тщательно выверены и взвешены.

Однако и с этой стороны я ничего не сумел узнать.

Мне хотелось быть мусульманином. Марина стала бы моей второй женой.
Я бы заботился о ней. Насколько спокойнее была бы моя жизнь! Кому
будет плохо, если у меня будет две жены? Никому...
Но, увы, это были лишь мечты.

Прошло три недели.

Я снова позвонил.

- А Мариночки нет, - ответила мне её мама.
- И где она? - я старался говорить без волнения.
- Марина ушла в поликлинику.

Сердце моё застучало так, словно я пробежал стометровку.
Интуиция подсказывала мне, что это не простой поход в
поликлинику.

- Я Вас очень прошу, пусть она позвонит мне, когда вернется. Это важно.

Сказав эту фразу, я сел в кресло и уставился на телефонный аппарат.

Я готов ждать вечность.

Не может быть, чтобы она не позвонила.

Не может быть...