Все права на данное произведение принадлежат автору.

Копирование и распространение без разрешения автора запрещено!

Олег Болтогаев

Землетрясение

Своих подчинённых я про себя называю "тётки".

Потому что они почти все старше меня. Почти все замужем.
Почти у всех есть дети, у некоторых даже двое. Матроны!

Но три мои красотулечки - совсем молоденькие и, конечно,
я, опять же про себя, называю их совсем иначе. Не скажу как.

Нет, слово вполне приличное, но это, так сказать, интим.

Моё подразделение называется бюро. Признаюсь, слово непонятное.

Отдел - это понятно, а бюро - нет.

Но до отдела мне ещё расти и расти. В смысле карьеры.

Но я не хочу больше расти. Мне нравится то, что есть.
В конце концов, мне только двадцать пять - успею ещё.

"Тёток" у меня пятнадцать штук. Именно так - "штук".

Плюс, три девицы, плюс, я. Итого - девятнадцать.

Все вместе мы делаем большое и важное дело. Тема - секрет.

С "тётками" работать трудно. Потому что они умеют сгруппироваться и
ополчиться и против меня, и против вышестоящего начальства. Природа
наградила женщин уникальной способностью, которой они иногда очень
эффективно пользуются.

Это - способность визжать.

Когда женщина визжит, то в окружающих просыпаются какие-то первобытные
инстинкты тревоги. Выдержать женский визг трудно или почти невозможно.
Наверное, во все времена мужчины затыкали уши, когда слышали этот визг.

Или испуганно озирались в поисках супостата.

Поэтому я стараюсь держать ситуацию под контролем
и не доводить дело до этого самого визга.

Потому что, когда женщина визжит, то в это время вышестоящий
начальник может в угоду её визгу принять самое глупое решение.

А потом он всё равно обвинит меня в том, что я выполнил его волю.

Точнее - его слабость.

За два года моей работы в этом бюро до визга доходило дважды.

Но я учусь.

Перво-наперво я стараюсь, чтобы против меня не объединялось большое
количество моих "тёток". Выяснилось, что сделать это элементарно.

Оказалось, что женская "дружба" не стоит и ломаного гроша.

Я поступаю просто. Если я вижу, что две-три "тётки" начинают
подолгу шушукаться и бросать на меня недовольные, косые взгляды,
то я даю им общую работу.

- Вот, девочки, будете вместе делать вот эту штуку!
Вы, Наталья Петровна, вот это. Вы, Надежда Ивановна - это.
Ну, а Вы, Лидия Ивановна, вот это. За всю затею отвечает
Наталья Петровна. Все понятно? Вперед, Родина смотрит на вас!

Конечно, я мог бы дать эту работу и другому составу своих "тёток"
и, быть может, они сделали бы её лучше, чем эти трое, но мне важно
другое - мне нужно внести раздор в эту троицу, прервать их боевое
сплачивание. Они не знают моих коварных замыслов, они просто не очень
рады новой, непонятной работе. Но это уже не важно. Я их инфицировал,
и теперь раздор в среде заговорщиков - это лишь дело времени.

Результат не заставляет себя ждать.

Проходит три дня и выясняется, что Надежда Ивановна запорола два
чертежа, потому что Наталья Петровна сделала неверный расчет. Отлично!
Надежда Ивановна в слезах, Наталья Петровна на грани нервного срыва.

Я великодушен. Я - само внимание.

Я разговариваю с ними. С каждой в отдельности.
Я объясняю Надежде Ивановне, что Наталья Петровна
сделала это не нарочно, что она хороший человек.

Я внушаю Наталье Петровне, что Надежда Ивановна совсем
не тупица, как она считает, просто они не поняли друг друга.

И что Надежда Ивановна тоже хороший человек.

Затем мы беседуем втроем.

С трудом, но мои собеседницы мирятся.
Часть вины за их неудачу я беру на себя.
Я виноват в том, что не проконтролировал.
Это тоже составляющая моей борьбы с ними.

Наталья Петровна повторяет свой расчёт, а
Надежда Ивановна два дня сопит у кульмана.

Но червячок уже начал делать своё дело.

Эти двое теперь долго не будут шушукаться и бросать на меня косые взгляды.

Ну-с, очередь за Лидией Ивановной, но я знаю, долго ждать не придётся.

Итак, я действую по древнему рецепту. Разделяй и властвуй.

Поэтому мое бюро работает эффективно и продуктивно.

Начальство нами довольно и иногда выделяет из своего
скудного бюджета кусочек премии, разделить которую для
меня такая же каторга и тоска, как для вольной птицы
жизнь в позолоченной клетке.

Я знаю, как бы я ни поделил премию, всё равно "тётки" будут недовольны.

Пару раз я привлекал "тёток" к распределению премии, но
получалось лишь нечто вроде выездного заседания отдела
социального обеспечения, не более того.

"Катеньке нужны новые туфли - дадим ей шестьдесят".
"У Маргариты Львовны двое детей - ей девяносто".

- Но Маргарита Львовна не работала в прошлом месяце!- возражаю я.

"Тогда дадим ей восемьдесят".

- Оля в прошлом месяце вытянула на себе все чертежи, - говорю я.

"У Оли отец генерал, ей и так хватает", - возражают "тётки".

О, боже! Железные доводы!

Мои "тётки" любят обсуждать телесериалы.
Я давлю на них, чтобы они делали это в обед.

По этому поводу между нами идёт вялая борьба.
Иногда я даже позволяю себе подтрунивать над
ними. Я серьёзно спрашиваю Елену Николаевну:

- Какая серия Вам больше понравилась - триста пятая или шестьсот третья?

Елена Николаевна тихо хихикает, а три мои молодые козочки
громко заливаются в своих углах. Они отзывчивы на шутки.

Вторая проблема - это, смешно говорить, перекуры.

Почти половина моих "тёток" курит. Плюс, курит одна из молодых.

Местом своих перекуров они выбрали пятачок под лестницей у пожарного
выхода. Войти туда нормальному, некурящему человеку просто невозможно.

Такой там дух.

- Николай Владимирович, пойдёмте с нами, покурим, - говорят они мне.

И при этом ехидно улыбаются. Знают же, что я не переношу запаха табака.

- Заканчивайте свои перекуры. Скоро будем вас штрафовать, как на Западе.

Уж лучше бы я не трогал тему Запада.

- Если бы нам платили, как на Западе, может, мы бы и не курили!
- Это почему же?
- Мы бы больше получали, жизнь наша была бы спокойнее!
- Причем здесь перекуры?
- Мы курим, чтобы снять нервное напряжение!
- Откуда оно у вас?
- Из-за того, что мы мало получаем! И нерегулярно!

Всё ясно. Женская логика в действии.

И всё же я борюсь с их перекурами.

Но есть тема, против которой у меня нет инструмента.

Если "тётки" затрагивают эту тему, то лучше перемолчать, перетерпеть.

Эта тема - землетрясение.

Она, эта тема, возникает где-то раз в два месяца
и не отпускает моих "тёток" ещё дня три-четыре.

Как и само землетрясение, так и разговор
о нём начинается внезапно и непредсказуемо.

Например, утром в бюро влетает Светлана Георгиевна и с порога заявляет:

- Сегодня будет землетрясение!

Всё. Рабочий день завершён.

Все мои "тётки" вскакивают с рабочих мест и тесной
кучкой обступают глашатая предстоящего катаклизма.

Выясняется, что Светлана Георгиевна услышала, как в троллейбусе
"одна женщина говорила другой, что будто бы вчера по телевизору
выступал японский ученый, который сказал, что на Дальнем Востоке
возможно землетрясение".

- Но он же говорил про Дальний Восток! При чём тут мы? - спрашиваю я.

Господи! Сколько раз обещал себе не встревать в эту тему!

И вновь не сдержался.

И опять "тётки" решительно наваливаются на меня, доказывая,
что ждать осталось недолго, что землетрясение обязательно будет,
неужели я не помню, как семь лет назад...

- Не помню! Семь лет назад я тут ещё не жил! - в сердцах отвечаю я.

Тем хуже для меня.

Теперь я для них вообще не человек.

Потому что не жил в этом городе семь лет назад, когда было такое...

Я пытаюсь успокоиться. Понимаю, что надо дать выйти их пару.

Да и своему тоже.

Разговор о предстоящем землетрясении длится ещё пару дней.

Затем эта тема незаметно сходит на нет.

Сам-то я пережил три довольно чувствительных землетрясения,
но я не говорю об этом своим "тёткам", потому что это только
даст им дополнительную пищу для их стадных страстей.

Я не верю во всяких предсказателей.
Знаю, что наука пока бессильна в этой области.

Настоящее землетрясение приходит к нам совершенно неожиданно.

Обычное утро. Мои "курилки", слава богу, уже покурили,
принесли в собой этот жуткий запах и начали работать.

Работают все. Тишина.

Редкая, почти идиллическая картина.

И вдруг я чувствую, что мой стол слегка задрожал.

"Опять включают компрессор на первом этаже", - успеваю сердито подумать я.

И тот же миг соображаю, что это не компрессор.

Не может мой крепкий стол так качаться от компрессора.

Через секунду я слышу гул. Словно поезд выходит из тоннеля.

Поскольку тоннеля поблизости нет, то я мгновенно соображаю, в чем дело.

- Землетрясение! Все на улицу! - громко вскрикиваю я.

У моих тёток странные лица.

Одни бледнеют, другие краснеют.

Большая часть бледнеет.

- Все на улицу! Быстро! - кричу я "тёткам".

С невероятной скоростью они шмыгают в двери. Одна за другой.
До выхода недалеко, поскольку наша комната на втором этаже.

Всё! В помещении нет никого.

Я медленно встаю из-за стола.

Странно, почему я сам не побежал вместе со всеми?

Через открытое окно слышатся крики. Во дворе, у нашего административного
корпуса, собирается большая толпа народу. О чём они кричат - непонятно.

Я прислушиваюсь. Где-то вдали лают собаки.

Нет, толчков больше нет. Хотя тряхнуло нас ощутимо.
Даже документация попадала с верхних полок. Однако!

Слышно, как народ бежит вниз с верхних этажей.

Я осматриваю комнату. Выключаю электрические приборы.

И вдруг я слышу какой-то звук. Что это?

Иду в том направлении, откуда слышен шорох.

Картина Репина "Не ждали".

Из-под стола поднимается Танечка!

Бледная и насмерть перепуганная.

- Ты почему не убежала вместе со всеми? - спрашиваю я.

Всем своим троим девицам я говорю "ты".

Она дрожит и не может вымолвить ни слова.

Два слова о Танечке.

Ей девятнадцать. Она у нас работает техником. Её трудовой стаж
всего полгода. В соседнем здании работает её мамочка, которая часто
навещает доченьку. При этом она немного заискивает передо мной, она
волнуется, хорошо ли работает её дщерь.

- Хорошо, хорошо, - успокаиваю я мамашу.

Танечка среднего роста, русая, черты лица правильные, можно
сказать, что она красивая, как красивы все юные девушки.

Работает она, и правда, хорошо, добросовестно.

Одевается Танечка без особых изысков, но в целом её одежда
безупречна, нет этих страшных потрепанных джинсов, пухлых
курток, кроссовок на толстенной подошве.

Словом, она женственна и обаятельна.

Чувствуется, что Танечка - девушка на выданье.

Говорить о Танечке и не сказать об её ножках будет кощунством.

Её ножки - это поэзия.

Особенно в ансамбле с короткими платьями и юбочками,
которые она носит. Я должен признаться, что не могу
без волнения смотреть на её высоко обнаженные ноги.

Иногда мне кажется, что мои "тётки" замечают моё
повышенное внимание к Танечке. Им вообще очень хочется
меня женить. Безотносительно на ком. Просто - женить.

- Сколько хороших девушек! - говорят они мне.
- Откуда же берутся сварливые жены? - спрашиваю я, улыбаясь.
- Всё зависит от мужчины! - назидательно твердят "тётки".

Но вернемся к Танечке.

Есть у Танечки и маленький недостаток. Она слегка косит на левый глаз.
Мне кажется, что это результат того, что Танечка почти всю жизнь носит
чёлку на левый глаз. Видимо, в детстве никто не подсказал её родителям,
что для маленьких детей это совсем небезопасно.

Итак, Танечка дрожит и не может вымолвить ни слова.

Мне не остается ничего другого, кроме как взять её за руку.

Честное слово, я делаю это для того, чтобы хоть немного успокоить её.

Рука у неё маленькая и тонкая.

И вдруг происходит нечто непредвиденное.

Во-первых, из-за полуоткрытого окна раздается следующий диалог.

- Ну, что? - спрашивает мужской голос.
- Звонили в городскую администрацию! - отвечает женский.
- И что?
- Сказали: "будут ещё толчки!"

Идиоты! Почему же ваша администрация не сказала об этом заранее?

Если ей, администрации, точно известно, что "будут ещё толчки".

Ну, а во-вторых, Танечка всхлипывает и резко прижимается ко мне.

Я удивлен её реакцией, я осторожно обнимаю девушку.
Совсем легонько, но неожиданно для себя чувствую, что
она прижимается ко мне, как лиана. Крепко, тесно, жарко.

Я ощущаю её тугие грудки, её живот и самое жуткое, там
внизу, она прижимается ко мне совершенно недвусмысленно.

Ей, богу, я чувствую бугорок её лона.

Я смотрю на её лицо и вижу... Нет! Не может быть!

Она тянется ко мне губами. Она хочет моего поцелуя.

И во мне что-то взрывается. Отказали тормоза, что ли?

Я целую её нежные губы. Боязливо.
И чувствую, что она мне отвечает.

Я опускаю ладони пониже, обхватываю ими девичью попку, жадно
прижимаю её к себе. Теперь моя восставшая мужская суть через
все наши одежды упирается в заветный холмик. Однозначно.

Желание вспыхивает во мне, как спичка.

Мы снова целуемся. Танечка делает движение всем телом.
Что это? Она легонько трется об меня. Особенно там, внизу.

- Ты хочешь? - испуганно спрашиваю я.
- Да, - тихо шепчет она.

Нет, мне, наверное, показалось!
Поэтому я изумленно спрашиваю снова:

- Таня, ты хочешь, да?

Фома неверующий!

- Да! Да! - отвечает она, и губы её дрожат.

Мне показалось, что землетрясение началось вновь.

В моей жизни уже были женщины, но чтобы всё произошло
с такой скоростью... Нет - такого ещё не было никогда.

Я прижимаю её к себе. Мы начинаем жадно целоваться.
Нет, правильнее сказать, мы просто впиваемся друг в друга.
Господи, да она не целуется, она просто кусается!

На мгновение я отрываюсь от неё и поражаюсь тому,
какое у неё странное лицо. Оно мертвенно-бледное.

Её зубы мелко стучат.

"Что это с ней?" - думаю я.

Но особо размышлять мне уже некогда.

Моя ладонь скользит вниз по её короткой, тонкой юбке, пальцы мои
сжимаются, сминают ткань, и я ощущаю волшебную теплоту девичьих ног.

- Повернись, - хрипло шепчу я.
- Да, да! Скорей! - почти выкрикивает она.

"Скорей"? Куда уж - скорей?
И так работаем без прелюдии!
Так сказать, "по упрощенной схеме".

Танечка поворачивается ко мне спиной.
Если бы только это! Она нагибается!

Да, да, она нагнулась и опёрлась локтями на стол.

Эта её проворность меня несколько огорчила.
Потому что выдала определенную опытность.

Знание своего дела.

Стало ясно, что невинностью тут и не пахнет.

Ну и слава богу!

Я моментально расстёгиваю брюки.
Хорошо, что у меня "молния".

"Вжжик" - всё!

Ласкаю горячие девичьи бедра.
Ласкаю, поднимая вверх её юбку.

И совершенно теряю голову от вида её колготок и маленьких
кружевных трусиков. Бережно стягиваю вниз всё это кружевное
и тонкое. Может, я боюсь что-то порвать? Нет, я просто всё ещё
не верю в то, что это происходит со мной в действительности.

Кладу ладони на её волшебную, округлую попку.
Танечка двигается назад и прижимается ко мне.

Я освобождаю из пут своего верного друга, своего джигита.

И направляю его согласно зову природы. Радуйся, зверь!
Девичья кожа на удивление горячая и шелковистая.

Принимают нас хорошо.

Вход в заветную пещерку несколько тесноват, но это придает особую
остроту и сладость моему дерзкому напору. Вперед! Только вперед!

- О-о! О-о! О-о! - тихо и восторженно шепчу я и проникаю в неё.

Танечка сдавленно охает, принимая меня в себя.

Великолепно! Великолепно!

Я делаю движение, которому нигде и никто не учит.

Оно в моей крови, в моих генах, в моей подкорке.

Вспоминаю этих козлов, которые звонили в администрацию,
и что им сказали, что "будут ещё толчки". Толчки! Толчки!

Ещё толчки! Ещё! Ещё! Будут ещё толчки! Будут! Мои толчки!

Вот они! Вот! Вот! Вот! И ещё! И ещё! Таня! Танечка! Танюша!

Никакое землетрясение не сравнится с этими мои толчками.
Потому что только благодаря таким толчкам существует жизнь.

Ласкаю пальцами её тонкую талию, волшебную кожу её голых полушарий.
Слегка придерживаю её попку, чтобы улучшить мои проникновения.

Таня! Танечка! Танюша!
Таня! Танечка! Танюша!
Таня! Танечка! Танюша!

Я чувствую, что моя кульминация, мой взрыв совсем близок,
я созрел, нет сил терпеть, я не могу противиться природе.

Обеими ладонями сжимаю девичьи груди, как удобно это делать,
когда я вот так, сзади. Чувствую, какие они упругие, твердые.

Танечка тихо стонет, дыхание её становится прерывистым.
Мне кажется, что сейчас я похож на какого-то кентавра.

И вот началось. Началось! Началось! Началось!

Наверное это уже не я, это сама природа заставляется
меня вонзиться на полную глубину, потому что всё это
великое таинство должно происходить где-то там, в тех
неведомых безднах, где зарождается жизнь.

Девушка вскрикивает, я кладу руку на её губы, на её рот,
нас ведь могут услышать снизу, через полуоткрытое окно.

Танечка кусает мою ладонь.
Но я не убираю руку. Нельзя.

Однако, больно!

Убираю ладонь.

- О, боже! Мамочка! О, боже! Мамочка! - страстно всхлипывает Танечка.

Даже если сейчас в комнату заскочит её мамочка, она
все равно не сможет оторвать меня от своей доченьки.

Пока я не закончу своего святого дела.

Вдруг Танечка тонко взвизгивает и бессильно падает на стол.

А я делаю ещё несколько толчков, но уже всё, я отдал ей всё,
это уже просто что-то рефлекторное, просто я не могу сразу
остановиться. Но вот и я замираю, гостеприимное пространство
ещё удерживает меня, но моего мужского напора уже нет, куда-то
всё подевалось, почему эта радость не может быть вечной, мне
хочется задать этот глупый вопрос, но задавать его некому, да
и незачем.

Ей, богу, не прошло и двух минут от начала блаженства до его конца.

И какого конца! Обоюдоострого!

Я жадно хватаю ртом воздух.

А Танечка мелко вздрагивает и громко стонет.

Она тоже не может восстановить дыхание.

И вдруг я слышу, как снизу, с улицы, из-за окна кто-то произносит:

- Там кого-то придавило!
- Нет, тебе показалось!
- Да нет же! Кто-то стонет! Неужели ты не слышишь?

Атас! Сейчас сюда непременно придут.
Спасать нас, пострадавших от землетрясения.

Странно, что я ещё что-то соображаю.

- Таня, нам нужно уйти отсюда, - шепчу я, лаская ее бедра.
- Да. Да. Я сейчас, - вяло и устало отвечает она.

Я отодвигаюсь от неё. Застёгиваю брюки.
Танечка подтягивает трусики и колготки.
При этом она забавно раскорячивает ноги.

Какое некрасивое слово "раскорячивать", но, пожалуй, только оно
может правильно передать то, что делает моя подружка, моя любовница.

А что?

Хочешь - не хочешь, но теперь я её любовник, а она моя любовница.

И не важно, что вся наша любовь продолжалась чуть больше минуты.

Впервые в жизни я овладел девушкой не сказав ей слова: "люблю".

Танечка одергивает свою юбку, я хватаю
ее за руку, и мы выскакиваем в коридор.

Ну, и куда теперь?

Конечно, к пожарному выходу. Те, кто бегут к нам наверх, наверняка
мчатся по основной лестнице. Так что пожарный выход - наше спасение.

И вот мы стоим под лестницей, здесь нас не найдут.

Я нежно обнимаю девушку.
Она всё ещё вздрагивает.

- Пойдем после работы ко мне, - говорю я.

Но это только первая часть фразы.
Мне хочется сказать и вторую.

"Я хочу трахнуть тебя ещё разок".

Но, конечно, я этого не скажу.

- Хорошо. Только не надолго, - тихо шепчет Танечка и отводит взгляд в сторону.

Как интересно!
Она ведь знает, зачем я её зову!
И говорит: "Хорошо".
Что - "хорошо"?
Значит, она, как и я, хочет ещё?
Значит ей понравилось?
Тогда почему "не надолго"?

- Как ты заметила, мы умеем всё делать быстро, - смеюсь я.
- Просто, мама будет волноваться, - поясняет Танечка.

Чего маме волноваться?
Это мне нужно волноваться.
Девушка-то в самом соку.
Запросто понесет с первого раза.

Танечка смотрит на меня в упор.

Я с удивлением вижу, что она больше не косит на левый глаз.

Фантастика! Какая она сейчас красивая!

Девушка, которой я только что овладел.

"Секс целебен", - самодовольно думаю я.

Некоторое время мы молчим, прижавшись друг к дружке.

Затем Танечка задает странный вопрос.

- Что это было?
- Землетрясение.

Мы опять молчим.

- А почему у меня нет никаких сил? - улыбаясь, спрашивает Танечка.

Действительно, состояние совершенно изнеможённое.

Я - словно выжатый лимон, да и Танечка тоже.

Но как сладка эта усталость!

Ноги словно ватные, как после хорошего бокала шампанского.

Я обнимаю Танечку, прижимаю к себе.

- Это землетрясение, - повторяю я.
- Ты не думай, что я... - шепчет она.

Впервые она говорит мне "ты".

- Что? - спрашиваю я, словно не понимаю, о чём это она.
- Это в моей жизни только третий раз.

Третий?

Третий, так, третий.
Я рад за нас обоих.

Третий! Призовое место! Бронзовая медаль!

Губы девушки дрожат. О! Похоже, мы собираемся плакать!

Что будем оплакивать? "Почему мы не встретились раньше?"

Не стоит. Мы, ведь, всё равно встретились!

Обнимаю девушку. Какая она тоненькая!
Мы целуемся. Поцелуй хорошо успокаивает.
Я поглаживаю её плечи и спину.

Танечка смотрит на меня снизу вверх.

- Мне никогда ещё не было так хорошо, - шепчет она.

Вот и чудесно. Плач отменяется.

- И мне, - говорю я.

Честное слово - я нисколько не вру.
Я только удивлён тем, как это всё случилось.
Так быстро и так здорово! Взрыв какой-то!
Может, и впрямь, виной всему землетрясение?

- Я хочу, чтобы ты знал... - как-то особо доверительно начинает Танечка.
- Что?
- Я сегодня впервые в жизни... - и она стыдливо умолкает.
- Что? - не понимаю я.

Пытаюсь угадать, что она хочет сказать.

"Ах, вон, оно, что!" - доходит до меня.

Но мне хочется, чтобы она сказала это сама.
Поэтому я продолжаю смотреть на неё, словно так ничего и не понял.
Мне интересно, угадал я или нет.

- Ты что - не понял? - досадливо спрашивает Танечка.

Почему-то она смотрит на мою шею. Может, я плохо побрился?

- Не понял. Тупой! - отвечаю я. Мы соприкасаемся щеками.
- Я сегодня впервые... - она снова умолкает.

"Ну, ну, давай, давай, говори", - хочется сказать мне ей.

Но я молчу, опасаясь выдать себя.

- Я сегодня впервые в жизни... Кончила...

Я угадал! Угадал! Угадал!

Я невольно улыбаюсь.

- Чего ты улыбаешься? - спрашивает Танечка.
- Ничего.
- Не веришь?
- Верю.

Мне хорошо. Мы целуемся.

Я понимаю, что сегодня для неё, действительно, необычный день.
Утрата невинности - огромное и памятное событие в жизни девушки.
Но и первый настоящий оргазм тоже не забудется никогда. Это точно.

Мне хорошо, потому что это произошло у неё со мной. Мне приятно.

И какое-то особое чувство от того, что она мне в этом призналась.

Неожиданно Танечка немного поворачивается и смотрит куда-то вверх.
Затем она немного освобождается от моих объятий и тянется рукой
в сторону электрощита. Не пойму, чего она хочет? Что она ищет?

Ах, вот оно, что!

На электрощите лежит початая пачка сигарет и коробок спичек.

Зачем они ей? Она, ведь, не курит.

Чьи это сигареты? Наверное, общественные. Для тех, кому невмоготу.

Усмехаюсь про себя, потому что у меня мелькает мысль о том, что на
электорщит нужно бы класть не только сигареты, но и пачку-другую
презервативов. Для страждущих. Например, таких, как мы.

- Пошарь там ещё, - говорю я.
- Зачем? - недоуменно спрашивает Танечка.
- Нет ли там такого маленького пакетика, - меня распирает смех.
- Какого ещё пакетика?
- Ну, он нам сейчас был бы кстати... - многозначительно говорю я.
- Не пойму тебя, - отвечает Танечка.
- И десять минут назад мы в нём очень нуждались, - продолжаю я свою мысль.

Теперь до неё сразу доходит.

- Нет, до такого наш сервис ещё не дорос, - смеётся она.
- Предложи идею, думаю, народ поддержит.
- Ты начальник, ты и предложи, - улыбается Танечка.

Действительно, я начальник. Я совсем забыл об этом. Ужасно!
Что мы теперь будем делать? Очевидно, что через пару недель все
будут знать о наших отношениях. В том числе и её мамочка.

Начальник и подчинённая. Холодок на сердце.
Нет, об этом лучше не думать. Будь, что будет.

Мы опять целуемся.

Танечка достает сигарету.

- Разве ты куришь? - изумленно спрашиваю я.
- Да нет. Это так. Чтоб руки не дрожали.

Я вижу, что её пальцы, и правда, дрожат.

Танечка берет сигарету в губы.
Непривычно видеть её с сигаретой.

Я держу коробок, зажигаю спичку.

Танечка немного опускает голову, и я подношу горящую спичку
к кончику её сигареты. Девушка затягивается. Забавно, я-то вижу,
что она втянула дым в рот и не вдыхает его. Я смотрю на неё,
улыбаясь. Танечка выпускает тонкую струйку дыма.

- Что ты смеёшься? - спрашивает она с подозрением.
- Просто так, - отвечаю я.

"Что это у нас? Любовь?" - спрашиваю я себя.

Если и любовь, то какая-то необычная, аномальная, что-ли.
Ведь сначала бывают заигрывания, шутки, намеки, встречи, потом
свидания, поцелуи, ласки, близость. А у нас всё начинается с
последнего пункта. У нас сперва близость, а потом, бог даст,
всё остальное.

И ещё.

Я вдруг ловлю себя на том, что впервые в
жизни мне приятен запах сигаретного дыма.